– Да, они лопаются, как электрические лампочки, – подтвердил я. – Все, что от них остается – куча металлических обломков.
– А слизь?
– Да, конечно. И слизь.
– На солнце она превратилась в лак, – добавила Филлис.
Адмирал кивнул.
– Теперь об этих, псевдокишечных. Вот что он о них пишет. – Он зачитал нам бокеровское описание пузырей. – Вы можете что-нибудь добавить к этому?
– Да, вроде, все точно, – сказала Филлис.
– А как, на ваш взгляд, обе эти формы обладают… э-э… органами чувств?
– Трудно сказать, сэр. Да, они реагировали на некоторые раздражители… Но, если вы имеете в виду степень их разумности, то в двух словах на это не ответишь. Могу сказать одно: направлял их некий Разум, мозг, если хотите. Ведь сделать механизмы с дистанционным управлением, по-моему, не так сложно.
– Видно, вы знакомы с теорией Бокера, он говорит примерно то же самое. А каково ваше мнение?
– Я затрудняюсь, сэр. В принципе, доктор Бокер вполне логичен. Моя жена выразилась по этому поводу довольно просто, она назвала это «ловлей креветок».
– То есть, что попадется – то попадется? Дело случая?
– Именно это и отличает живое от неживого…
– Хм… А как насчет способа передвижения танков, есть идеи?
Мы покачали головами. Адмирал перебирал страницы доклада.
– Сколько я его знаю, он очень редко чувствует себя неуверенным, особенно, что касается его специальности. Но в этот раз… А с этими кишечнополостными?! Если я правильно понял, они, по его мнению, не только не кишечнополостные, но и вообще не живые существа. Вот послушайте, что он пишет: "Допустимо, что органические ткани можно получить путем синтеза, как это делают наши химики, синтезируя пластик молекулярной структуры. Если этого добиться, то полученный артефакт (придай ему чувствительность к внешним раздражителям) будет вести себя, как живое существо. Неподготовленный человек не в состоянии заподозрить искусственный продукт.
Наблюдения только подтверждают правильность моей теории. Из многочисленных форм жизни неведомый Разум выбрал кишечнополостных в силу их простой организации. Возможно, что и танки – произведение того же рода. Другими словами, мы подверглись нападению органических механизмов с дистанционным или программным управлением. Единственное, что отличает их, например, от наших торпед, управляемых на расстоянии, это то, что они органической природы. Я даже полагаю, что нам приходится решать более сложные задачи в управлении неорганическими машинами". Итак, мистер Ватсон, ваши впечатления?
– Я согласен с Бокером, сэр. А что с образцом?
– Вот копия экспертизы. Для меня это – китайская грамота, но мои консультанты говорят, что от этого анализа мало проку. Все высказывания экспертов слишком осторожны, чтобы из них можно было что-нибудь почерпнуть. В общем, щупальце поставило ученых в затруднительное положение.
– Может быть, я что-то не понимаю, – вставила Филлис, – но разве это имеет большое значение? С практической точки зрения, я имею в виду. Живые они или псевдоживые, обращаться с ними, по-моему, надо одинаково.
– Это верно, – согласился адмирал, – но все равно, выводы, не подкрепленные доказательствами, бросают тень и на доклад, и на самого ученого.
– О-хо-хо, – с болью в голосе изрекла Филлис, как только за нами закрылась дверь. – Как бы я хотела сейчас тряхнуть этого Бокера. Ведь он же обещал мне, про «псевдо» – ни-ни. Самый настоящий enfant terrible ( [10] ), а не ученый муж. Ну, попадись он мне!
– Да, – кивнул капитан Винтерс, – это только усугубляет его положение.
– И еще как! Пресса обязательно проболтается и будет вам еще один «бокеризм», уж помяните мое слово. Плохо дело, снова все забуксует и даже разумные люди отвернутся от Бокера. Да, надо ждать неприятностей. Ладно, пошли обедать, пока я окончательно не вышла из себя.
Следующая неделя выдалась скверной. Вслед за «Бихолдэ» газеты с ликованием набросились на псевдокишечнополостных: редакционные писаки окунули перья в сарказм и зубоскальство, целые батальоны ученых, которые и раньше не оставляли в покое Бокера, бросились в новую атаку, готовые его растоптать, карикатуристы внезапно открыли, что их «любимые» политические деятели, оказывается, мало похожи на людей.
Вторая половина прессы, наоборот, рисовала кошмарные картины будущего и требовала защиты от псевдожизни.
Наш спонсор, опасаясь за свою репутацию, решил расторгнуть контракт с И-Би-Си. Дирекция рвала на себе волосы. Руководитель отдела продажи эфирного времени вспомнил старую поговорку, что любое паблисити – хорошее паблисити. Но спонсор утверждал, что покупательский бум не что иное, как подтверждение теории Бокера и влечет за собой продолжение роста цен. И-Би-Си парировала, что созданное паблисити уже накрепко связало его продукцию с именем Бокера, и бессмысленно не постараться заработать на этом сколько возможно.
– Моя фирма собиралась внести свой вклад в развитие науки и общественной безопасности, а не совершать вульгарный рекламный трюк, – сказал спонсор. – Тут накануне ваш комик высказался, что, дескать, только псевдожизнь открыла ему глаза на собственную тещу. Если это позволяет себе И-Би-Си, то что говорить о других?!
И-Би-Си заверила, что подобное не повторится, но заметила, что после отказа от стольких обещаний, данных спонсором редакции, вряд ли его фирме удастся сохранить авторитет.
В то же время коллеги с Би-Би-Си вдруг обнаружили неслыханную симпатию к нашей компании. Казалось, конкуренты что-то замышляют – больно подозрительной была их вызывающая вежливость.
Я пытался работать в редакции. Но все, кому не лень, заглядывали в дверь, сообщали о событиях на фронте, советовали вставить или опустить ту или иную подробность, в зависимости от состояния дел. И через пару дней, не выдержав, я перебрался домой. Однако и здесь меня не оставили в покое. Телефон не умолкал: рекомендации, всяческие предложения, сообщения о смене конъюнктуры сыпались, как из рога изобилия. Я старался вовсю: писал, переписывал, пытаясь угодить всем беспокойным.
А И-Би-Си уже воевала с Бокером. Он кричал, угрожал, обещал все бросить, если его не пустят в прямой эфир.
Закончив сценарии, мы так устали, что не было сил вникать во все эти споры и распри. А когда вышла первая передача, мы решили, что на радиостанции ее перепутали с «Полчаса Маменькиного Ангелочка».
Собрав манатки, мы махнули за покоем в Корнуэлл.
– Боже мой! – воскликнул я, увидев нововведение. – Неужели не хватает веранды? Если ты думаешь, что в жару я буду сидеть там только потому, что…
– Это, – холодно перебила меня Филлис, – беседка.
– Неужели? – изумился я, разглядывая необычное сооружение со скособоченной стеной. – Ну и к чему нам беседка?