Обучение было платным, для специальных выездных семинаров арендовались дома отдыха и пансионаты. Никаких документов об окончании этих курсов не выдавалось. Просто телефон каждого свежего выпускника вносился в некий список, новоиспеченный «духовный акушер» получал право ссылаться на Астахову и известного профессора, а они в свою очередь рекомендовали его всем желающим как хорошего специалиста.
Надо признать, что медицинская общественность реагировала на модные опыты довольно вяло. Иногда мелькали гнусные клеветнические статейки, прошло несколько неприятных телепередач. Впрочем, это имело совершенно обратный эффект, получилась мощная реклама.
– Зоя, чем вы занимаетесь? – мрачно спросил ее бывший научный руководитель при случайной встрече. – Смотрите, можете нарваться на серьезные неприятности.
Неприятности не заставили себя ждать. Один из хороших специалистов во время водных родов задумался, передержал младенца под водой и нечаянно утопил. Как ни старался он потом внушить несостоявшимся родителям, что у их ребенка была такая карма, слушать его не стали. В суд они, конечно, подать не могли. Никто ведь не заставлял роженицу влезать в ванную, приглашать человека с улицы. Но слухи поползли нехорошие. А потом – словно плотину прорвало. То сепсис, то обвитие пуповины, то поперечное предлежание, то узкий таз. «Духовные акушеры» и слов-то таких не знали, они старательно открывали роженицам чакры и выводили их в астрал.
На занятиях Астаховой все чаще приходилось отвечать на тревожные вопросы будущих мам и пап. Она терпеливо объясняла, что бывают у некоторых духовных сущностей такие кармы, согласно коим они посещают земной наш мир всего на девять месяцев, то есть на срок от зачатия до родов, а потом сразу уходят, улетают, как Маленький принц из сказки Экзюпери, и задерживать их не следует. Наоборот, надо дать им уйти, спокойно и красиво, иначе поломается хрупкая гармония космоса, и за это придется отвечать если не в этой, так в одной из последующих жизней.
Как-то дождливой октябрьской ночью в один из московских роддомов была доставлена на «Скорой» роженица. Ее вытащили из ванной в коматозном состоянии. В животе у нее были мертвые близнецы. Подобное уже случалось, и как-то всегда сходило с рук. Виноватыми оказывались исключительно жертвы. «Духовный акушер» он и есть «духовный», в квартире присутствовал по настоянию клиентов, для моральной поддержки.
Медицинская общественность саркастически хмыкала, мол, что же делать, если находятся дуры, готовые поверить шарлатанам? Но на этот раз «дура» оказалась женой весьма крупного чиновника, а роды в ванной пытался принять один из учеников Астаховой.
А тут еще, как назло, вспыхнула в Москве эпидемия дифтерии, спровоцированная новомодным веянием, повальным отказом от прививок, и, разумеется, нашлись мерзавцы, которые припомнили, что у истоков широкой антипрививочной кампании стояла доктор Астахова.
Зоя чувствовала все острей, что надо потихоньку с новомодным прибыльным увлечением завязывать. Светило-профессор тоже это почувствовал и уехал в Америку. Зоя не решилась последовать его примеру. Слишком дорого далась ей Москва, чтобы менять ее на Лос-Анджелес и начинать все с нуля.
Между прочим, через несколько лет светило оказался в американской тюрьме. Ему было предъявлено обвинение в изнасиловании беременной. Вероятно, он испытывал новые оригинальные способы раскрытия чакр и вывода в астрал. В ходе судебного разбирательства выяснилось, что никто не знает, каких именно наук он профессор, и даже диплома о высшем образовании у него нет.
Зоя отступала осторожно и умно. Ей не хотелось отказываться от знаменитой «теории Астаховой». Это был ее хлеб, это была вся ее жизнь. С водных родов она потихоньку переключилась на более безопасную тему и сосредоточила свое научное внимание на здоровом образе жизни, правильном питании, борьбе с алкоголем и табакокурением.
Отступление проходило довольно гладко, «духовные акушеры» продолжали свою активную деятельность, однако доктор Астахова имела к этому все более косвенное отношение.
Лекции о правильном питании пользовались неизменным успехом, в две группы, которые она вела в Доме культуры «Большевик», выстроилась очередь. Желающих поправить здоровье, обрести молодость, красоту и уверенность в себе не убывало. Проводила она также индивидуальные консультации, и тоже была очередь, хотя деньги доктор Астахова брала немаленькие. Конечно, ни о каких водных родах речи уже не шло.
Людмила умерла, тихо сгорела от своих привычных хворей и от слез по сыну. Антон продолжал присылать письма из колонии. Зоя отправляла ему изредка посылки. Жизнь ее была полна и содержательна. Она еще раз, по-настоящему, на европейском уровне, отремонтировала квартиру, купила новую шикарную мебель, потом автомобиль «Жигули» и, разумеется, гараж к нему, потом хорошую дачу в тихом поселке. В общем, время для Зои Анатольевны летело незаметно. И когда однажды, холодным ноябрьским вечером, на пороге ее красивой квартиры появился худой беззубый мужик в телогрейке, она страшно удивилась, узнав в нем любимого племянника.
Он плакал, по-детски размазывая слезы. Она представила, что будет, когда обнаружится у доктора Астаховой такой вот родственничек. Она, воплощение физического и психического здоровья, источник жизненной энергии, – родная тетя убийцы, да не просто убийцы, а с сексуальной патологией. Завистники с радостью обнародуют интересную новость. Желающих попасть к ней в группу, получить консультацию, послушать лекцию, станет значительно меньше.
Сначала она решила дать денег и отправить его назад в Поваровку. Пусть живет там тихо, если понадобится материальная помощь, она готова, по мере сил…
– Тетя, я хочу с тобой жить, – заливался слезами Антон, – я не могу там, дома. Все время вижу Ксению.
– Кого? Ах, ну да, конечно…
– Бабки на лавочке замолкают, когда мимо иду, шепчутся за спиной, никто не здоровается. Все помнят, каждая распоследняя собака в деревне косится на меня… Не могу, возьми меня к себе.
– Ладно, Антоша, я подумаю.
Антоша плакал уже беззвучно, уронив голову на руки, только плечи вздрагивали. «Он не отстанет, – думала Зоя, поглаживая его обритую голову, – он не захочет тихо жить в Поваровке».
Она вдруг вспомнила, как переступали кривенькие ножки по вытертому половику, как вскинулось вверх бледное, измазанное кашей личико, растянулся беззубый ротик в улыбке.
– Зезя! – Он поздно начал ходить и говорить, отставал в развитии, но такой был хорошенький, а главное, любил ее, Зою, больше всех. Больше матери своей Людки.
Зоя Анатольевна неожиданно для себя всхлипнула отерла скупую слезу, вспомнила, что, кроме Антона нет у нее ни одной родной души на свете.
– Я сниму тебе квартиру, буду деньги давать. Только ты уж смотри, не подведи меня. Я ведь человек известный.