Кеман обдумал несколько вариантов, но в конце концов отверг все. Как он ни старался, ему не вспоминалось ничего подходящего. Соорудить-то что-нибудь он сможет — сейчас Кеман куда лучше управлялся со всякими мелкими и хрупкими предметами, чем до появления Шаны. За последние несколько дней Кеман выяснил, что если он сосредоточится изо всех сил, то может изменить форму своей лапы и превратить ее в некое подобие руки.
В логове непременно должно что-нибудь найтись. Мать тащит туда что ни попадя, как мышь-скопидомка. Размышляя над этим вопросом, Кеман меланхолично почесывал ногу: шкура вокруг суставов пересохла и беспокоила его с того самого момента, как он добрался до загона.
Зуд сделался мучительным, и Кеман зачесался с удвоенной силой.
В конце концов шкура лопнула под когтями. Кеман сорвал омертвевшие участки, со вздохом облегчения посмотрел на новую, пока еще нежную кожу, и осторожно почесал ее кончиком когтя. Новой чешуе требовалось некоторое время на то, чтобы затвердеть и сделаться такой же прочной, как старая. А до того момента ее было нетрудно повредить.
Этот инцидент свидетельствовал, что у Кемана началась линька. А на время линьки Кеман терял способность нормально думать — он только чесался и чесался без конца…
Кеман уставился на зажатый в лапе кусок синей шкуры, отливающей металлическим блеском. В голове у него начала оформляться некая смутная мысль. Постепенно до Кемана дошло, что он держит сейчас в лапе ответ на тот вопрос, что мучил его все утро.
Шкура. Сброшенная шкура. Она гибкая, мягкая и достаточно прочная — даже когтями ее так просто не порвешь. Она отвечает всем условиям. Попрыгунья не станет ее есть, но и пугаться тоже не станет. Однорогам она бы не понравилась, но теперь, когда Алара вернулась домой, однороги вновь переместились в свой загон. Кеман больше не нуждался в их охране: местонахождение Шаны больше не было тайной, но никто, кажется, не склонен был возражать против ее присутствия либо угрожать ей или Кеману, — видимо, уважая право собственности Алары и неожиданный интерес, проявленный Отцом-Драконом по отношению к малявке.
Шкура, только что слезшая с ноги Кемана, не годилась — куски были слишком маленькими, и больших не появится еще примерно с неделю. Но это неважно: запасливость Алары распространялась даже на такие бесполезные вещи, как слезшая шкура.
Кеман поднялся на ноги, перепрыгнул через ограду и поспешил в пещеру, надеясь, что Алара оставила освещение в кладовках — они располагались в дальней части логова Чего сейчас ему хотелось менее всего, так это потревожить и без того беспокойный сон матери. Новый ребенок оказался настоящей чумой (по крайней мере, так про себя думал Кеман). Он постоянно требовал есть, а когда наедался, тут же принимался капризничать.
Кеман был неколебимо уверен, что уж он-то никогда не причинял Аларе и половины тех трудностей, что теперь причиняла его новорожденная сестра. Более того, он прекрасно сумел позаботиться о себе и о логове, пока Алара отсутствовала. А теперь он сумел обеспечить надлежащим уходом человеческого детеныша, которого мать принесла домой, — без чьей бы то ни было помощи, вот!
Оказалось, что кладовки и вправду освещены. Выбравшись из-под яркого сияния «горного камня», Кеман увидел в отдалении тусклый желтый свет шара-указателя, едва различимого на фоне темной горной породы. Впрочем, для кладовок яркий свет и не был нужен. Здесь обычно хранились разнообразные бесполезные предметы, которые драконы приносили с собой, возвращаясь из своих набегов на мир, лежащий по ту сторону пустыни. Например, Алара собрала коллекцию тканей. В драконьем облике она пользоваться этим не могла — ее чешуя порвала бы любую ткань на ленточки. Но они были красивыми, и Аларе нравилось иногда менять облик и забавляться с ними или даже спать на груде дорогих тканей.
Кроме того, Алара, в отличие от остальных драконов, имела привычку хранить еще и слезшие шкуры — свои и Кемана. Из прочной шкуры получались неплохие сумки — ничего крупнее из этих кусков не вышло бы, если не сшивать их вместе. А Аларе нужно было много сумок, чтобы хранить всякие загадочные штучки — ее шаманские принадлежности. И Алара всегда говорила Кеману, что ничто не подходит для этих целей лучше, чем ее собственная шкура.
Достигнув полной зрелости, драконы меняли свои яркие, разноцветные шкуры раз в пять-шесть лет. А пока они еще росли, это происходило каждые два месяца. Даже у совсем маленьких драконят чешуя была толстой и прочной. По мере роста дракона под старой шкурой образовывалась новая. Это было одной из причин, по которым драконы нуждались в солях металлов: нарастающая новая чешуя вбирала металлы в себя и становилась благодаря этому значительно толще, чем чешуя змей или ящериц, и намного прочнее. И все же при этом она оставалась достаточно легкой. Кстати, благодаря металлам шкура оставалась яркой и блестящей даже после того, как слезала с хозяина. Кеман считал, что их чешуя очень красивая, не хуже многих тканей из коллекции Алары, и иногда любил лениво поваляться после обеда и порассматривать лоскутки прежних шкур.
Пожалуй, его собственная шкура, оставшаяся от последней линьки, достаточно мягкая, чтобы подойти Шане, подумал Кеман, на ощупь пробираясь по коридору и от души надеясь, что мама не оставила на дороге чего-нибудь такого, обо что можно споткнуться. Шана должна была уже привыкнуть к ее цвету и запаху. И Попрыгунья тоже.
Глаза дракона довольно быстро приспособились к тусклому свету, и к тому моменту, как Кеман добрался до шара-указателя, он уже вполне прилично видел, что находится вокруг. Кеман миновал несколько пещер, заполненных всякой всячиной. В одной из пещер прямо на полу валялась беспорядочная груда тканей, безумно ярких даже в этом тусклом свете. За ней располагалась ниша, заполненная эльфийскими книгами. В следующей хранились всякие мелкие предметы меблировки: сваленные вперемешку сундуки, масляные лампы, диванные подушки и прочее — результат налета на караван, заблудившийся в пустыне и там исчезнувший. В следующей пещере царил настолько же строгий порядок, насколько захламленными были все предыдущие: здесь Алара хранила травы, кости раковины и прочее сырье для своей шаманской деятельности. Еще в одном отделении находились сушеные и консервированные продукты, на случай голода. Здесь тоже был полный порядок. Кемана же интересовала самая дальняя пещерка. Добравшись туда, Кеман изумился, обнаружив, как много там накопилось его собственной чешуи — синевато-зеленой с золотистым отливом.
Кеман покопался в груде шкур — как он и надеялся, они были весьма мягкими. Трудность заключалась лишь в том, чтобы найти куски, которых хватило бы на одежку для Шаны. Даже при крохотных размерах девочки это было нелегко. Когда шкура готова слезть, она начинает жутко зудеть. А стоит почесаться — она лопается и слезает узкими полосками. Большинство драконов от души расчесывают зудящую кожу, а потом несколько дней ходят и сдирают с себя эти полоски.
Сейчас, когда Кеману нужна была пара больших кусков, ему попадались исключительно полосы шириной не больше двух его когтей. Нужно будет впредь чесаться осторожнее, когда шкура начнет слезать… Ох, чешется-то как!..