– Просто воды, минералки холодненькой. Он вернулся со стаканом. Маргоша уже не так сильно плакала. В глазах еще стояли слезы, но не было этих ужасных, судорожных всхлипов, от которых сердце переворачивалось. Она сидела на диване в гостиной, поджав ноги, кутаясь в теплый махровый халат. Она недавно вымыла голову, и волосы еще не высохли. Константин Иванович очень любил запах ее влажных волос и, опустившись рядом на диван, уткнулся в них лицом.
– А они точно знают, что это Оля? Что тебе сказал генерал? – спросила Маргоша, залпом выпив минералку.
– Да, малыш. Там все очевидно. У нее нашли пистолет, тот самый, из которого… и еще есть улики! Уфимцев сказал, подробности при встрече.
– У Оли был пистолет?! Ужас какой… если бы я знала… – Она судорожно всхлипнула, и Константин! Иванович испугался, что сейчас опять разрыдается.
– Ну что бы ты могла сделать? Так нельзя, малыш. Ты же у меня сильная девочка, я еще ни разу не видел, чтобы ты так плакала. Мне прямо страшно за тебя, за твои нервы.
– Хорошо, Костенька, я сейчас успокоюсь. А когда ее арестовали?
– В понедельник, рано утром.
– В понедельник?! – Маргоша сильно вздрогнула и побледнела.
Константин Иванович заметил, что глаза ее моментально высохли.
– Почему ты так испугалась? – удивленно спросил он.
– Нет, – она расслабленно откинулась на спинку дивана, – я не испугалась, просто… Ну, понимаешь, даже не знаю, как тебе объяснить. Это слишком уж символично, что ее арестовали в день похорон. Даже жутко делается. Оля ведь очень мнительная, она склонна ко всякой мистике, она вообще странный и, по большому счету, глубоко несчастный человек. У нее сумасшедшая бабушка и больше никого.
– Да уж, несчастный человек, – горько усмехнулся Константин Иванович, – выстрелила в моего мальчика, как профессиональный киллер. Неужели тебе ее жалко?
– Мне пока трудно все это осмыслить, уместить в голове, – тихо призналась Маргоша. – А Катя уже знает? Ей сообщили?
– Понятия не имею. Об этом мы с генералом не говорили. Ты, кстати, вчера звонила ей?
– Да, я оставила сообщение на автоответчике.
– Странно, что она не перезвонила. И странно, что сейчас ее нет дома.
– Ну мало ли, какие у нее дела, – пожала плечами Маргоша, – тоже ведь своя личная жизнь.
– Этого-то я и боюсь, – тихо и задумчиво произнес Константин Иванович, – боюсь, кто-нибудь настроит ее заранее… – А ты думаешь, она так легко поддается внушению? Вообще, объясни мне толком, чего ты боишься?
– Если бы я мог самому себе это толком объяснить… Просто какое-то тревожное чувство. Ведь нет завещания, и речь идет о таких деньгах… Всякие могут быть неожиданности.
– Но ведь в любом случае, к твоей части прибавляется две трети. Это шестьдесят процентов. Считай, казино твое. Ты все равно ее вытеснишь, если она начнет дурить. Да и не начнет она. Ты ее знаешь, сам говорил, у нее хватит ума понять, что с нами лучше не ссориться, если она хочет сохранить свой театр. При шестидесяти процентах театр тоже в твоих руках. – Маргоша погладила его по щеке. – Не надо волноваться заранее. Мы ведь пока еще с ней не говорили.
– А Лунек? – еле слышно произнес Константин Иванович.
– Ну что Лунек? Ему-то какая разница? Он все равно остается при своем проценте. Дай-ка я еще раз наберу номер. Вдруг она уже пришла?
Маргоша взяла с журнального столика телефон. И сразу, после нескольких гудков, услышала Катин голос.
– Ну слава Богу, – пропела она в трубку, – мы к тебе выезжаем через десять минут. Что-нибудь купить по дороге? А если подумать? Ну, как скажешь… Нажав кнопку отбоя, она помчалась в ванную, включила фен, стала сушить влажные волосы, весело насвистывая какой-то знакомый мотивчик. Константин Иванович удивился, как быстро забылись безутешные слезы. Это опять была та Маргоша, к которой он привык и которую так любил, – легкая, энергичная, жизнерадостная.
Артем Сиволап нервничал и злился. Он потратил слишком много времени и сил на это заманчивое, запутанное дело, чтобы просто так бросить, отступить. Сразу после разговора с Корнеевым он принялся обзванивать всех своих знакомых из программ криминальных новостей, из милиции и прокуратуры. Но вовсе не для того, чтобы направить ментов в больницу к бабушке Ольги Гуськовой. Он сам пытался найти лазейку, зацепить хоть кого-то из оперативно-следственной группы, работающей по этому делу. Однако довольно скоро убедился – бесполезно. Ему, как и Игорю Корнееву, объяснили, что расследование курирует сам генерал Уфимцев, он – мужик крутой, и никому неохота иметь неприятности. И лучше ему, знаменитому скандалисту, вообще держаться от этого дела по-дальше.
На следующее утро он помчался в Институт Ганнушкина, попытался прорваться к больной Гуськовой Иветте Тихоновне, но его категорически развернули. Не помогло ни вранье, ни деньги. Он стал уговаривать себя, что все бесполезно и в его практике это не первый и не последний эксклюзив, который срывается с крючка. Много других разных дел, съемки, монтажи, рубрика «Шу-шу» не готова к очередному номеру. Нельзя же все бросить.
И в общем, уговорил. Целый день носился по разным другим делам, однако ночью не мог уснуть до тех пор, пока не сказал себе честно, что завтра утром опять отправится на Мещанскую улицу, разыщет во что бы то ни стало бомжа Бориску, даст ему, сколько тот попросит, поведет в ресторан, закажет лобстера, рассыплется в извинениях, но добьется, чтобы бомж рассказал подробно все, что видел из окошка своего вонючего теремка.
Было два часа ночи, когда он набрал номер оператора Смальцева. Тот не стал ворчать из-за позднего звонка, был готов снимать завтра кого угодно и где угодно, только заплати.
Артем Сиволап нервничал и злился. Он потратил слишком много времени и сил на это заманчивое, запутанное дело, чтобы просто так бросить, отступить. Сразу после разговора с Корнеевым он принялся обзванивать всех своих знакомых из программ криминальных новостей, из милиции и прокуратуры. Но вовсе не для того, чтобы направить ментов в больницу – Ты пока в машине посиди, – сказал он Смальцеву, когда на следующее утро они приехали в злосчастный двор, – ты посиди, а я пошныряю. Но только смотри, чтобы все было готово, чтобы пленка не кончилась и аккумулятор не сел в самый ответственный момент.
– Будет сделано, – вяло отозвался Смальцев. Артем обошел двор, заглянул в теремок, сбегал к ларьку, к пункту приема стеклотары. Несколько сонных утренних алкашей, попавшихся на пути, ничего внятного ответить не могли. Он уже почти потерял надежду, когда заметил у помойного бака маленькую скрюченную старушку.