Не успевали они сесть за столик в каком-нибудь отдаленном, негостиничном ресторане, появлялся Баринов, присаживался, не дожидаясь приглашения, шутил, причем смешно, и Катя смеялась. А потом, в гостинице, Глеб вымещал на ней свое бешенство, устраивал отвратительные сцены, обвинял Бог знает в чем.
Прекрасно понимал, что не прав, но от этого злился еще больше.
Баринову нравилась эта игра, он не чувствовал, что заигрывается, становится слишком навязчивым и портит Кате долгожданную неделю отдыха. Он не поленился выяснить у портье, до какого числа они сняли номер. Это стоило двадцать долларов. Не поленился обменять свой билет, чтобы улететь вместе с ними одним рейсом. Это стоило сто пятьдесят долларов.
Чем откровенней хамил Калашников, тем больше заводился Егор Николаевич. Никогда прежде ему не приходилось играть в подобные игры. А это, оказывается, бодрит, горячит кровь, способствует крепкому, здоровому сну. Он догадывался, что Калашников устраивает жене сцены. Но тем лучше. Она чаще появляется в одиночестве.
– Егор, тебе не надоело? – спросила она однажды, когда он в очередной раз встретил ее в холле.
– А почему мне должно надоесть? Здесь просто замечательно, – улыбнулся он и поцеловал ей руку, – жалко, остался всего один вечер. Кстати, было бы неплохо провести его вместе. По твоему лицу видно, вы опять поссорились. Давай поужинаем вместе.
– Егор, я очень тебя прошу, оставь нас в покое. Я же вижу, ты забавляешься. Тебе нравится злить моего Глеба. Не надо. У тебя свои комплексы, у него – свои. Я так хотела нормально отдохнуть, у меня на это всего неделя, а получился не отдых, кошмар какой-то.
– Катенька, разве я испортил тебе отдых? – Он удивленно поднял брови. – Чем же? Своим присутсвием? Неужели так неприятно меня видеть?
– Ладно, – вздохнула Катя, – извини, у меня мало времени. Мы завтра улетаем, я должна купить какие-нибудь подарки, сувениры. – Она направилась к выходу.
Баринов взял ее под руку.
– Катенька, так нельзя. Он скоро заставит тебя носить паранджу. Тоже мне, Отелло, восточный тиран! Ты молодая красивая женщина, и мы с тобой, в конце концов, не чужие люди. Ну что вы оба раздуваете из этого драму? Он-то понятно, сам слаб на передок, а потому ревнив до истерики. Но ты?!
– Егор, давай не будем обсуждать моего мужа. Мне это неприятно.
– Ну хорошо, хорошо, как скажешь. – Он обнял ее за плечи и поцеловал в висок.
Это вышло вполне естественно, по-дружески. Но Глебу Калашникову, который в этот момент стоял на балконе и смотрел на площадку перед гостиницей, так не показалось.
Позже, в Москве, Баринов сам понял, что заигрался. При желании Калашников мог ощутимо подгадить. Не стоило его злить. Но очень уж хотелось. Впрочем, ладно. Ну, было и было, позабавился, пошалил на отдыхе. Проехали.
Завертелась обычная московская жизнь, и очень скоро Баринов вообще забыл про теплый остров Тенерифе, про Катю Орлову и ее ревнивого мужа.
Месяц назад они встретились с Глебом Калашниковым в буфете Госдумы. Там было пусто, депутаты разъехались на летние каникулы. Баринов подумал, что такая встреча – хороший повод снять неприятное напряжение, которое возникло между ним и луньковским казинщиком зимой на Тенерифе. Ну зачем в самом деле иметь лишнего потенциального врага? Повод для вражды ерундовый, времени прошло достаточно. С людьми Лунька лучше дружить, чем ссориться.
Калашников, судя по всему, тоже успел забыть, как скрипел зубами на Тенерифе. Егору Николаевичу даже показалось, что он обрадовался встрече. Они стали болтать приветливо и непринужденно, как старые добрые знакомые, обменялись парой свежих анекдотов.
Мягко и ненавязчиво Калашников перевел разговор на проблемы с налогами, и Егор Николаевич смекнул, почему казинщик оказался таким незлопамятным. Ему надо было срочно, в течение нескольких дней, пробить статус культурной организации для «Ассоциации свободного кино». Для Калашникова, человека с крепкой деловой хваткой, материальные вопросы были важней личных страстей и мужских амбиций. Это вполне естественно, иначе не стоит соваться в бизнес.
В принципе Егор Николаевич мог помочь, он и помог бы, но только не сейчас. Как назло, именно сейчас он хлопотал в том же направлении для другого предпринимателя, избавлял от налогового бремени другую коммерческую структуру. Такого рода услуги можно оказывать без риска для себя достаточно редко, с большими перерывами. И он предложил Калашникову подождать до осени, а там видно будет. Он не сказал ни да, ни нет, ничего не пообещал, но и не отказал.
На том они расстались вполне мирно. А потом проблема с «Ассоциацией свободного кино» решилась сама собой, сверху, и Егор Николаевич подписал необходимые бумаги уже без всякого риска, с чистой душой.
Однако теперь, когда кто-то заказал Калашникова, Егор Николаевич каким-то странным образом попал в список подозреваемых. Советнику президента нечего было делить с убитым казинщиком. Совершенно нече-го. Никаких точек соприкосновения, кроме давнего романа с Катей и этой ассоциации, у них не было и быть не могло. В чем же дело? Откуда ветер дует?
Лунек никогда не страдал мнительностью. Он не стал бы просто так, на всякий случай, Подозревать Баринова. Были у него какие-то серьезные основания. Очень серьезные, судя по тону, в котором он вел разговор. Получается, кто-то здорово подставил Егора Николаевича. Кто и зачем? А главное – каким образом?
Егор Николаевич был человеком разумным, трезвым и прекрасно понимал: не любят его многие. Если попытаться вспомнить каждого, кто имеет конкретные причины не любить Баринова, на это уйдет уйма времени и душевных сил. Нет, не стоит гадать на кофейной гуще. Единственный человек, который может внести хоть какую-то ясность, – Катя Орлова. Возможно, она что-то знает. С ней надо поговорить.
Иван Кузьменко отправился в Безбожный переулок, в бар «Белый кролик», только потому, что был человеком добросовестным и предпочитал любое дело доводить до конца. Он почти не сомневался, что посещение бара, а также разговор с охранником и кассиром круглосуточного обменного пункта, работавшими в ночь с четвертого на пятое сентября, – пустая трата времени и сил.
Даже если предположить, что кто-то случайно мог видеть Ольгу Гуськову в ночь убийства, все равно алиби получается несерьезное, а вернее сказать – двусмысленное. От Безбожного переулка до дома на Мещанской не больше семи минут хотьбы. Находился бы этот «Белый кролик» где-нибудь в Сокольниках или хотя бы на Тверской, тогда – другое дело.
«Белый кролик» оказался маленьким, не слишком дорогим заведением. Таких уютных, почти домашних баров и кафе в Москве совсем немного, они разбросаны в тихих переулках, в основном в старых центральных районах. Особой популярностью похвастать не могут. Вечерами к ним не тянутся вереницы шикарных иномарок. Нет черных швейцаров в ливреях, ковровых дорожек на тротуаре перед входом. Живых кабанчиков и медвежат для развлечения посетителей там не держат. Не бывает ночных дискотек, эротических шоу, не случается крутых разборок. Как максимум – аквариум с золотыми рыбками и живой пианист с тихими импровизациями на темы старинных русских романсов. Но'и затрапезной дырой такое заведение никак нельзя назвать. Уютно, тихо, вкусно, а главное – недорого и безопасно. Это места для знатоков, ценителей хорошей кухни, которые хотят просто отдохнуть, не выкидывая на ветер сотни долларов и не выпендриваясь.