«Какая солидарность, когда дело касается еды, — удивилась Аня. — Я-то думала у мужиков дело превыше всего. А у них, оказывается, еда — главное…»
Эти мысли прервал сам незнакомец:
— А вы весьма наблюдательны, Аня. Я заметил, что вы следили, как я слежу за вами.
— «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю» — был такой фильм, — пробормотал Саша хмуро.
«Правильно Сашка насторожился, — думала Аня. — Оболенский, романтик, уже готов довериться этим странным смешливым глазам. Он и меня пытается обаять, по имени называет. Знакомая тактика, тут надо быть на чеку. И главное понять, что ему от нас надо. А он резину тянет… Специально? Может, ждёт кого-то ещё?»
— Вы хотели с нами поговорить, — жёстко напомнила она.
Незнакомец улыбнулся ещё обворожительнее, хотя явно понял, что на девушку его чары не действуют.
Саша мысленно поаплодировал Ане и добавил ещё жестче:
— Мы Вас слушаем.
На лице мужчины отразилась озабоченность. Улыбка исчезла, и только странные искорки в глазах так и не погасли. Он помолчал ещё немного, как бы собираясь с мыслями, а затем медленно произнёс:
— Вы, поняли: я хочу поговорить о «Фаэтоне».
Саша машинально сжал в руках сумку с прибором.
Мужчина опять замолчал, вероятно, ожидая ответной реплики, но говорить было пока не о чем. И так ясно, что о «Фаэтоне». Дальше что?
— Я хочу обратиться к вашему благоразумию, — выдавил он из себя.
И тут не выдержал Ваня:
— Не надо о высоких материях. Давайте по делу!
Незнакомец болезненно сморщился от такой бестактности, и ребята вдруг поняли, что он не время тянет и не кривляется, а ему действительно тяжело говорить, у него беда какая-то… Ване сделалось неловко.
— «Фаэтон» может принести вам много неприятностей, — незнакомец подбирался всё ближе и ближе к тому главному, что хотел сообщить.
— Мы это уже поняли, — спокойно ответила Аня.
— Отдайте его мне, и все ваши проблемы исчезнут, — выпалил он, наконец.
— Как это — отдать его вам? — заморгал глазами Ваня.
— Да Вы, собственно, кто такой? — в свою очередь налетела Аня, с вызовом глядя в глаза мужчине.
— И с какой стати мы должны отдавать прибор вам? — спокойно, но твердо задал свой вопрос Саша.
— Вы хотите знать, кто я? — незнакомец спрашивал удивленно: то ли его все должны были узнавать сразу, как телезвезду, то ли — наоборот, он был глубоко засекречен и права не имел раскрывать свою личность кому попало. — Да я же…
Но фраза так и повисла в воздухе. Таинственный человек вдруг как-то весь напрягся и замолчал, словно его выключили. Глаза внезапно потухли, и это было страшно. Он смотрел мимо ребят, в сторону выхода.
И тогда Аня, Саша и Ваня, не сговариваясь, посмотрели туда же.
В дверях стояли те двое, от которых они совсем недавно с таким блеском улизнули.
— Мы попали, — тихо сказал Ваня.
— Быстро отвернитесь! — зашептал Саша. — Они ещё не видят нас. Тут мало света… Пусть у нас будет хоть пять секунд лишних на раздумья.
Незнакомец сидел всё так же неподвижно, скованный ужасом, и Саша вдруг понял, отчего потухли искорки в его глазах. Как-то он заходил к маме, в её отделение урологии, там лежал больной с почечной коликой — у него были такие же нереально черные глаза со зрачками во всю радужку. Но Саша только слышал раньше, что от страха бывает так же, как и от боли.
Потом незнакомец медленно встал и, будто сомнамбула, двинулся в сторону, противоположную входу. Конечно же, там была другая дверь. И не привлекая ничьего внимания, мужчина скрылся, растворился, исчез — как привидение, просочившееся сквозь стену.
Ребята заворожёно следили за этой сценой, и все трое думали об одном и том же: не повторить ли им самим подобный трюк? Переглянувшись, они поняли друг друга без слов: нет, слишком опасно, там может быть ловушка. Они ведь даже не успели узнать, кем он был, этот чудаковатый незнакомец…
Тем временем двое «знакомцев» уже шли по залу в их сторону…
— Заметили? Похоже, заметили, — то ли подумала, то ли вслух прошептала Аня. — Что делать?
И тут Ваня поднялся, покачиваясь, как пьяный, и громко крикнул заплетающимся языком:
— Офисант! Быстр сюда, офсант!
Все сидящие за столиками обернулись на этот неожиданно громкий призыв и затихли, сгорая от любопытства.
И монолог, произнесенный Иваном, не оставил публику равнодушной. Но пощадим нравственность наших читателей и не станем приводить его здесь. Поверьте, запас весьма специфических слов и идиоматических конструкций оказался у Оболенского намного богаче, чем могли предположить его друзья, привыкшие в последнее время общаться между собой исключительно на «великом и могучем». Досталось и обслуге, и повару, и хозяевам этого… совсем некудышного заведения.
Официант, мирно беседовавший с барменом, сначала вздрогнул, напрягся, потом присмотрелся, оценил масштаб бедствия, и начал готовиться к достаточно привычной операции.
Поддержал друга и Саша. Он был не так артистичен, но шума и некоторой оригинальности в выражениях добавил. Аня поняла, что пора и ей включаться в игру, правда с лексиконом было у нее тяжеловато, зато с криками и визгами вышло совсем неплохо.
Еще бы чуть-чуть, и участниками скандала стали практически все посетители, но тут официант, наконец, посчитав деньги, оставленные ребятами на столике, и получив сигнал готовности от помощников, громко скомандовал:
— Борька, Вадим! Вперед!
Два здоровенных бугая с угрюмыми лицами проследовали пружинистой походкой к столику разбушевавшихся клиентов. Такие в разговоры не вступают. Доступна ли им вообще человеческая речь? На работе — уж точно нет.
Оставались последние секунды, и небывалое вдохновение накатило на Ваню. Он влез на стул, подбоченился, гордо поднял голову и стал похож на императора Нерона, который во время страшного пожара в Риме стоял вот так на высокой горе недалеко от города и просто наблюдал. Поговаривали, что Нерон сам поджёг Рим лишь для того, чтобы испытать чувства троянского царя Приама в момент гибели Трои и правдоподобнее сыграть его роль на сцене. Нерон был не только тираном, но и прекрасным актёром. Перед смертью, закалывая себя мечом, он воскликнул: «О боги! Какого великого артиста теряет в моем лице человечество!»
«Как похож!» — думала Аня.
Ассоциация была не случайной: однажды еще в школьном театре они делали попурри из классических сцен от античности до наших дней, и Ваня изображал как раз Нерона.
Когда вышибалы уже сняли дебошира со стола и быстро понесли к выходу, он кричал: