Ли Ляньин наклонился почти к самому её уху и еле слышным шёпотом изложил все свои соображения. Цыси, внимательно выслушала его и, одобрительно кивнув, приказала:
— Позови Цынь Чжуна.
Когда молодая китаянка вышла из комнаты, отведённой для девушки, Аня закрыла дверь на крючок, подошла к кровати и, упав ничком, закрыла глаза. Воспоминания нахлынули на неё и захватили сознание. Вся прошлая жизнь за считанные минуты пронеслась перед мысленным взором. Сердце сжималось от боли и ненависти к той, чья судьба оказалась сейчас в её руках. «Я сделаю всё, чтобы этот посмертный указ привели в исполнение, — в отчаянии думала Аня. — Пусть даже изменится история! Зло должно быть наказано!..»
О, как ужасны были последние минуты жизни её предшественницы! Сердце буквально разрывалось, дышать стало трудно, из глаз покатились крупные слёзы.
«Она должна умереть, должна, должна…» — твердила про себя Аня.
Стук в дверь оборвал её мысли. Пришлось вскочить, быстро вытереть слёзы и открыть стучавшему.
— Ты зачем нас пугаешь? — спросил Ваня. — Стучим тебе, стучим, а ты не слышишь.
Аня смутилась, не зная, что ответить. Ваня внимательно смотрел на неё.
— Почему у тебя глаза красные? Ты что, плакала?
— Нет, нет, — поспешно ответила она. — Просто мы все не выспались, и вообще, у меня болит голова.
— Могу дать хороший совет, — с предельной серьёзностью сказал Ваня.
— Какой ещё совет? — Аня взглянула на него с интересом.
Ваня встал как по стойке «смирно» и проговорил не своим голосом:
— Если у тебя болит голова, представь, что ты бетонный столб, который не может ощущать боли.
— Дурака валяешь? — немного обиженно спросила Аня.
— На самом деле — нет. Попробуй представить, что ты бетонный столб, который не ощущает боли, — повторил он.
Аня вдруг покатилась со смеху. Очевидно, представила. Сергей и Саша, стоявшие у Вани за спиной, тоже рассмеялись.
— Не знаю, над чем вы смеётесь, но это — один из стандартных приёмов аутотренинга. Меня учил очень хороший психолог. И теперь, если я мобилизую своё воображение и отключусь от реальности, то могу представить себя кем угодно. На самом деле помогает. И, между прочим, — он хитро покосился в сторону Ани, — сейчас тоже некоторым помогло.
Аня перестала смеяться и, пожав плечами, сказала:
— Может быть. Но даже если я очень сильно напрягусь, всё равно не смогу представить себя бетонным столбом.
— Это дело вкуса, — не спорил Ваня. — Можешь представить себя облаком и тоже не чувствовать боли.
Аня вежливо улыбнулась.
— Знаешь, — сказала она, — спасибо, конечно, за совет, но лучше я всё-таки останусь человеком.
— А вот и неправильно, — настаивал Ваня. — Полный отрыв от реальности — очень интересное упражнение.
— Слушай, — вступил в разговор Саша. — А ты-то кем себя представляешь, когда отрываешься? От реальности. По полной.
— Да ну вас, — надулся Ваня, — я же серьезно говорю. А не хотите заниматься аутотренингом — и не надо.
— Мы просто хотим вместо головной боли испытывать радость и восторг, — выдал Саша красивую фразу. — Правда, Анют?
— Да, — подхватила Аня, — а для этого надо быть человеком и только человеком.
— Вовсе нет, — Ваня решил спорить до конца. — Собаки, например, тоже радуются: машут хвостом, подпрыгивают…
— Ну, если тебе нравятся собачьи радости, тогда, конечно, — уколола его Аня. — А я не хочу махать хвостом и подпрыгивать.
Ваня вздохнул и произнёс с упрёком:
— Очень примитивный подход. Так можно любую идею с ног на голову поставить. Но если хочешь человеческий пример, пожалуйста: представь себя Клеопатрой, коварной обольстительницей, покоряющей мужские сердца.
— Очень сомнительная радость, — фыркнула Аня. — Не знаю, какие эмоции испытывала Клеопатра, но делала она всё это ради власти. Понимаешь, то, о чём мы рассуждаем, слишком зыбко и очень индивидуально. Одной — мужчин обольщать, другому — вилять хвостом, третьему — вообразить себя бетонным столбом… и всё это радость. Какое тут может быть общее определение? А мне, например, для радости достаточно предаться приятным воспоминаниям.
— Ну и предавайся на здоровье! — махнул рукой Ваня. — Разве я против? Просто хотел помочь советом. Вот и всё.
— Да ты не обижайся, Вань, — Аня сменила гнев на милость. — У каждого свой аутотренинг, психология — это не математика, общих законов она не терпит. У тебя, например, богатое воображение, а у меня — память хорошая.
Ваня немного даже растерялся: он был, как всегда, готов к долгой словесной перепалке, но получалось по-другому.
«Что это с ней? — думал Ваня. — Откуда такое великодушие?.. От головной боли? Которую она придумала…»
Ваня чувствовал, что причина гораздо глубже, но в чём тут дело, понять пока не мог и просто радовался неожиданным тёплым словам со стороны Ани.
Саша тоже был удивлён, что разговор окончился миром, и его это порадовало. Однако сейчас, прежде всего, им нужно было обсудить сложившуюся ситуацию и решить, что же делать с этим проклятым указом.
— Итак, — сказал Саша, присаживаясь на скамейку и обхватив руками сумку, где лежал «Фаэтон», — мы должны чётко продумать все наши дальнейшие действия. Пусть Аня расскажет как можно подробнее об императрице Цыси, раз уж мы взялись решать её судьбу.
— Логично, — подхватил Ваня. — И заодно, Анют, обязательно расскажи, кем ты была в этой жизни, чтобы мы знали, так сказать, источники информации.
— Да пожалуйста, удовлетворю я ваше любопытство! — сказала Аня, едва сдерживая нахлынувшие чувства: — Моя предшественница здесь — драгоценная наложница ныне здравствующего императора Гуансюя.
— О, как, — с уважением произнёс Ваня. — Кажется, это очень высокое звание. А потом ты не стала случайно императрицей?
Аня опустила глаза, ей совсем не хотелось говорить об этом, тем более в таком, полуироничном тоне.
— Сейчас 1880 год, — сообщила она всем. — Императору Гуансюю только девять лет и он, соответственно, ещё не женат и не имеет гарема. Вместо него правят две императрицы: Цыси, которой сейчас сорок пять лет, и Цыань, она ещё старше.
— А ты? — перебил её Ваня. — Сколько тебе сейчас лет и живёшь ли ты во дворце? То есть, я хотел сказать не «ты», а твоя предшественница.
— Сколько моему двойнику лет — не трудно догадаться. Чжень — так её зовут — ещё маленькая девочка, ровесница Гуансюя. Она из хорошей, очень знатной семьи. И наложницей она станет только через девять лет.