«Если ты скачешь в поле
На скакуне строптивом,
Но нет у тебя поводьев,
Чтоб сдерживать бег ретивый.
Если ты в лёгкой лодке
Несёшься вниз по теченью,
Но у тебя весла нет,
Чтоб править надёжно ею… [18]
Человек, у которого всё это есть. Чэн Тан»
Князь ещё раз пробежал глазами по строчкам, всё более удивляясь, и уже хотел разозлиться… Но что-то вдруг остановило его. Тень сомнения пробежала по лицу. Он развернул письмо и в третий раз прочёл его, уже досконально вчитываясь в каждый иероглиф. «Это очень не простое письмо, — окончательно осознал князь. — В нём есть глубокий внутренний смысл».
Начальник канцелярии смотрел на своего господина во все глаза, и, конечно, сразу заметил перемену в его лице.
Князь нервными шагами ходил по комнате, и размышлял, размышлял, будто и не замечая присутствия другого человека…
«Они написали письмо с помощью образов, понятных только мне и никому другому. Значит, я должен догадаться о его втором смысле… Чэн Тан, Чэн Тан, человек у которого всё это есть, — повторял он про себя. — Иноземцы подписались китайским именем. Почему?… — князь остановился, лицо его сделалось красным от напряжения. — Почему они подписались китайским именем?! Оно что-то означает? — Снова зашагал по комнате. — Ну, конечно! — чуть не крикнул он вслух, — Чэн Тан — это имя не обычного китайца, а исторического лица».
Князь Гун должен был хорошо помнить биографию этого значительного персонажа из далёкого прошлого Поднебесной. Последний правитель династии Ся — Цзе-ван бесчинствами и жестокостью восстановил против себя народ и влиятельных князей. Чэн Тан пытался образумить правителя, но тот остался глух к его советам. И тогда, в 1784 году до нашей эры Чэн Тан возглавил восстание и сверг императора с престола. После чего побеждённый император Цзе-ван покончил с собой…
«Итак, жестокий император, кончающий жизнь самоубийством… самоубийством… — это слово так и звенело в голове у князя. — Чэн Тан — человек, одолевший императора, и, он же — человек, у которого есть то, чего нет у меня, — Гун ещё раз взглянул на письмо, пытаясь убедиться в справедливости своей догадки. — Но нет у тебя поводьев, чтоб сдерживать бег ретивый… Но у тебя весла нет, чтоб править надёжно ею… Ну, да, конечно!»
Князю вмиг стало всё понятно. Кончающий самоубийством император — это прообраз Цыси.
«У них есть то, чего нет у меня, — мысли спешили, наталкиваясь одна на другую. — У них есть то единственное, что способно сдерживать „бег ретивый“ и позволяет „править надёжно“. И это — посмертный указ Сяньфэна!»
Он даже вспотел от такого открытия. И попробовал ещё раз вспомнить только что минувшее утро: «Цыси была взволнована и рассеяна. Её мысли занимали иноземцы. Значит, служанка сказала правду. Итак, у Цыси нет указа! Это самое главное. Но как же он попал к иноземцам?»
Князь посмотрел на своего служащего. Тот стоял не живой не мёртвый, бледный от волнения и шелохнуться боялся, только внимательно следил за господином всё это время.
— Когда иноземцы передали тебе письмо? — строго спросил князь.
— Сегодня во время обеда. Они сказали, что это очень важно, и я сразу же поспешил к вам.
Князь кивнул одобрительно и продолжил допрос:
— А кто они?
— Я не знаком с этими людьми. Я обедал в чайной «Яшмовое сияние», и мне их представил хороший знакомый Цай Сянь — помощник начальника Ведомства принятия прошений.
— А он откуда их знает?
— Говорит, что познакомился только что. Иноземцы спасли его от страшных мучений.
Князь Гун удивлённо поднял брови.
— Цай Сянь зевнул неудачно, — поторопился объяснить служащий, — его челюсть перестала двигаться, и страшная боль пронзила всё тело. Никто не знал, что с ним, и только проходящие мимо иноземцы сумели помочь. Один из них, вероятно, хороший лекарь.
«Интересно, куда они шли? — сразу подумал князь. — Этот Цай Сянь попался им вроде случайно, но он и представил им моего служащего. Значит, скорее всего, они шли в „Яшмовое сияние“, чтобы найти там кого-нибудь из моих людей. Многие знают, что именно в этом заведении обедают слуги самых влиятельных персон».
— Сколько было иноземцев?
— Трое. Двое молодых людей и девушка. Именно девушка великолепно говорит по-китайски, её спутники, похоже, не знают нашего языка.
— И больше они ничего тебе не говорили? — допытывался князь.
— Ах, да! — вспомнил начальник канцелярии. — Они же велели передать, что если вы захотите поговорить, они будут ждать посыльного в северном подворье, где живут русские миссионеры.
— Значит, они русские, — сказал князь. — Очень любопытно! Так… Ты сейчас же пошлёшь к ним посыльного с письмом от меня. Впрочем, лучше сам сходи туда. Посыльный не знает, как они выглядят. А свои фамилии они называли?
— Нет, — ответил служащий.
— Значит, тем более пойдёшь туда сам, а я назначу им встречу на завтрашнее утро.
Князь подошёл к резному столику, выдвинул ящик с принадлежностями для письма, достал бумагу и написал:
«Вы хотели посетить мой сад и полюбоваться лотосами. Завтра утром я пришлю паланкин за вами».
Начальник канцелярии взял письмо и, кланяясь, удалился.
А князь решил прогуляться в саду. Там, в тени платанов, ему никто не будет мешать. Письмо иноземцев он взял с собою, чтобы — в который уж раз! — перечитать его и хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию.
Аня проснулась оттого, что кто-то тряс её за плечо.
— Вставай, к нам пришли, — говорил Саша не громко, но в самое ухо.
Аня вскочила и удивлённо захлопала глазами:
— Что-то случилось?
— Пришёл тот самый китаец, которому мы передали письмо. Он ждёт нас в гостиной.
— А Ванька где? — спросила Аня.
— Уже там. Развлекает китайца, — добавил он без тени улыбки.
— Развлекает? — не поняла девушка. — Интересно, чем?
— Свежими анекдотами, надо полагать.
Аня тяжко задумалась, одновременно поправляя одежду и приглаживая свои длинные волосы, потом сказала:
— Знаешь, Саш, с юмором у тебя всегда было неважно. Или это я ещё не проснулась.
В гостиную они вошли вместе. Китаец учтиво поклонился и Аня взяла у него письмо. Саша и Ваня в нетерпении наклонились к девушке, словно и впрямь могли что-то разобрать в этих иероглоифах.