Вернемся к Джессике. Мы, вампиры, бездушны, это правда. Но мы не предаем подобных себе. Мы не уничтожаем ради удовольствия. А я боюсь, что мир вампиров уничтожит Джессику.
Может, лучше позволить ей жить как обычному подростку? Оставить проблемы нашего мира нашему миру, а не взваливать их на плечи невинной американской девчонки, которая хочет ездить верхом, хихикать с лучшей подругой (я испытываю что-то вроде извращенной симпатии к Мелинде, которая помешана на вопросах секса) и целоваться с простым крестьянским парнем?
Жду твоего ответа, хотя и предчувствую, что он будет резко отрицательным. Василе, ты воспитал во мне не только безжалостность, но и великодушие, а потому честь велит мне задать эти вопросы.
Скоро поправлюсь,
твой Люциус.
P.S. Относительно кукол: попроси пришить им пуговицы вместо глаз. Кажется, это их главная «фишка».
— Мам, расскажи, что вчера ночью случилось.
Мама сидела в кабинете, с очками на носу, изучая последние выпуски научных журналов. При звуке моего голоса она взглянула на меня:
— Я надеялась, что ты об этом заговоришь.
Она показала на потрепанное кресло у стола. Я села и укрыла ноги потрепанным перуанским одеялом.
Мама развернула ко мне стул, подняла очки на лоб и приготовилась к непростому разговору.
— С чего начнем? С того, что произошло между тобой и Люциусом на крыльце?
Я вспыхнула и отвела глаза:
— Нет, об этом я говорить не хочу. Давай поговорим о том, что произошло два дня назад, когда Люциуса сюда принесли. Почему сюда? Почему не в больницу?
— Джессика, я уже объясняла: Люциус особенный. Не такой, как все.
— В чем же он особенный?
— Он вампир. Доктор, получивший образование в американском медицинском колледже, не сможет правильно его лечить.
— Мам, он обычный парень.
— Ты все еще в это веришь? Даже после того, что увидела, подсматривая под дверью?
Уставившись на свои руки, я накрутила на палец нитку из одеяла и оторвала ее:
— Мам, все так запуталось...
— Джессика...
— Да?
— Ты же дотрагивалась до Люциуса.
— Мам, ну пожалуйста!
Нет, об этом лучше не вспоминать.
Мама невозмутимо посмотрела на меня:
— Мы с твоим отцом не слепые. Папа застал конец вашего... кхм... разговора с Люциусом на Хеллоуин.
Я порадовалась, что лампа едва освещает письменный стол, потому что мои щеки пылали.
— Мы просто поцеловались... Даже не по-настоящему.
— Когда ты дотронулась до Люциуса, ты не заметила ничего необычного?
Холод его кожи... Я сразу догадалась, о чем она, но почему-то продолжала упорствовать:
— Не знаю. Может быть.
Мама сообразила, что я не до конца откровенна, и вернула очки себе на нос. Очевидно, разговор закончен. Маму всегда раздражало нежелание проявить гибкость ума в непростых ситуациях.
— Джессика, хорошенько подумай о том, что произошло в гостиной. О том, что ты почувствовала. О том, во что ты верить.
— Я хочу верить в то, что реально, — простонала я. — Я хочу понять, что происходит на самом деле. Мам, а как же эпоха Просвещения? Логическое мышление искореняет предрассудки... и все такое… Исаак Ньютон, который раскрыл великую тайну гравитации, утверждал, что правда — его лучший друг. Как существование вампиров может быть правдой?
Мама долго на меня смотрела, обдумывая ответ. Мерно тикали часы на столе.
— Между прочим, Исаак Ньютон всю жизнь верил в астрологию, — жестко произнесла она. — Вот тебе и рациональный ученый!
— Ой, правда? А я не знала...
— Альберт Эйнштейн раскрыл секреты атома, в существование которого никто не верил еще лет сто назад. Так вот, Эйнштейн однажды сказал: «Самое прекрасное, что только можно испытать, — это тайна». — Она помолчала. — Если атомы существуют везде, хотя их и не видно, почему бы не существовать вампирам?
Да, отличный аргумент.
— Мам...
— Что?
— Я видела, как Люциус пил кровь. И его клыки видела.
Мама успокаивающе потрепала меня по руке:
— Добро пожаловать в мир тайн, Джессика. — На ее лицо набежала тень. — Пожалуйста, будь осторожна. Это непростой мир. Непознанный. Таинственное может быть прекрасным — и опасным.
Я понимала, что она говорит о Люциусе.
— Мам, я буду осторожна.
— У Владеску репутация безжалостных вампиров, — прямо сказала она. — Нам с отцом Люциус нравится, однако нельзя забывать о том, что он получил совсем не такое воспитание, как ты. И дело вовсе не в его богатстве.
— Ага, я знаю, он мне рассказывал. Но повторяю, я ничего к нему не испытываю.
Ложь.
— Как бы то ни было, ты всегда можешь со мной поговорить. И с папой тоже.
— Спасибо. — Я скинула одеяло, встала и поцеловала ее в щеку. — Теперь мне нужно подумать.
— Конечно. Я тебя люблю, Джессика, — сказала мама и вернулась к своим научным журналам.
Несмотря на все предостережения, несмотря на ее очевидное беспокойство, в ее голосе сквозило понимание.
Дорогой Василе!
Я по-прежнему ожидаю от тебя ответа. Какая судьба ожидает Джессику, займет ли она трон? Неужели тебе нечего сказать? О чем говорит твое молчание?
Если честно, Василе, я устал от необходимости решать такие сложные вопросы без малейших подсказок в тысячах миль от дома. Меня утомляет соперничество с крестьянином. Меня истощили проклятые переломы. Я с нетерпением жду... чего? Чего-то, что я не могу даже назвать. Меня тревожат мысли о прошлом и будущем.
В отсутствие инструкции с твоей стороны, я продолжу так, как велит мне инстинкт. Вряд ли ты одобришь мой образ действий, но в последнее время я раздражителен, беспокоен и упрям. Меня бесит то, что ты заставляешь меня делать
Твой Люциус.
— Ну вот ты и выбрался из гаража, — поддразнила я.
— Неужели тебе нравится так жить? — усмехнулся Люциус, откинувшись на розовые атласные подушки.
Мама настояла, чтобы он переехал в мою спальню. Временно, до выздоровления. Теперь сломанная нога Люциуса, заключенная в гипс, возлежала на плюшевом хот-доге.