Джаред со злостью посмотрел на него.
— Ты бы считал также, если бы это была Сими?
— Ты знаешь ответ.
— А ты знаешь, почему я хочу, чтобы его у меня забрали.
Вполне справедливо. Нет ничего хуже, чем иметь незащищенное слабое место, на которое охотятся все вокруг. То, которое используют для контроля твоих поступков и для твоего подчинения. Эш понимал это лучше, чем кто-либо. И он сочувствовал ситуации Джареда.
Вздохнув, Эш сменил тему на ту, которой он, возможно, мог бы управлять.
— Так почему тебе приказали убить Ника?
Джаред натянул пальто обратно.
— Он — последний из рода малахаев.
Эш рассмеялся от абсурдности этой идеи.
— Ник Готье — малахай? Да брось, Джаред. Давай колись.
— Я не шучу. Он действительно последний из их потомков.
Изумленный Эш разинул рот. Ник Готье? И все же, каким бы нелепым это ни казалось, эта странность удивительно имела смысл. Необоснованная мощь Ника. Неспособность Эша контролировать его…
Черт.
Как он мог проглядеть?
Ты не присматривался. Да и кто бы стал? Они ведь считались вымершими.
— Не мучайся так, — мягко сказал Джаред. — Его силы были связаны и скрыты, почти как у тебя, когда ты был человеком. Они проявились лишь после того, как на него напал Война.
— А Ник знает, кто он?
Джаред покачал головой.
— Моя работа — убить его прежде, чем он это выяснит.
— Я не могу позволить тебе это сделать.
— У тебя нет выбора. Также, как и у меня. — Он исчез прежде, чем Эш смог вымолвить хоть слово.
— Джаред!
Сефирот его проигнорировал.
— Проклятье!
Если Джаред найдет Ника прежде него, парень будет мертвее животного, которого переехали еще пять часов назад.
— Что-то ты выглядишь слишком самодовольно.
Страйкер оглянулся через плечо, чтобы увидеть разглядывающую его Зефиру.
— Я заполучил тебя. Так почему бы мне не быть довольным?
— Я могу привести миллион причин. Начать хотя бы с того, что мое желание убить тебя сильнее, чем дышать. Что до остальных, предпочтешь, чтобы я перечислила их по степени важности или в алфавитном порядке?
Он рассмеялся.
— Скажи честно… Ты скучала по мне?
— Нет.
Эти слова больно его ранили.
— Ни разу?
Она сложила руки на груди.
— Знаешь, что я вспоминала о тебе, Страйкер? Последние слова, что ты сказал мне. «У меня нет причин оставаться». А потом ты вышел из моего дома, даже ни разу не оглянувшись. «Нет причин оставаться», — сказал ты. Ни единой. — Она опасно сузила глаза, глядя на него. — Ты разбил мое сердце теми несколькими словами. Лучше бы ты тогда ударил меня.
Страйкер замер в нерешительности, та ночь так ясно предстала в его воображении. Зефира стояла перед ним со слезами на глазах. Но ни одна из них так и не упала. Он восхищался ее силой. Больше всего он хотел притянуть ее к себе и сказать, что ему наплевать на отца. Что она — единственная, кого он любит, и он умрет, защищая ее.
Останься он с ней, отец, несомненно, убил бы ее. А если бы Аполлон сам этого не сделал, то оказал бы эту честь Артемиде. В то время Зефира рожала его ребенка, и он мог потерять их обоих. Вот так фантастически мстителен был Аполлон. Страйкер пытался объяснить это Зефире, но она отказывалась слушать.
« Тогда я умру, любя тебя», — вот ее ответ на все его доводы.
Это была жертва, которую он не мог принять. Он думал: «Пусть лучше она его ненавидит и останется жива, чем продолжит любить и умрет».
Если бы он только знал, что их ждет в будущем.
— Я не это имел в виду.
Она презрительно усмехнулась.
— Конечно, нет. Ты был беспечным и все такое. Но меня те слова больше не волнуют.
— Если бы это было так, ты бы их не запомнила.
— Не обольщайся. Я вычеркнула тебя так же, как и ты меня. Мне никто не нужен, кроме Медеи. Ну, может, только еще твоя смерть.
— Итак, мы снова вернулись к этому.
— Мы всегда будем к этому возвращаться.
Страйкер бы выругался, но если честно, он это заслужил. Она права. Он ушел и ни разу не оглянулся.
Нет, не правда. Он оглядывался. Часто. Он вспоминал время, проведенное вместе. Вспоминал, как она выглядела утром, когда прижималась к нему. Как робко и пристально смотрела на него, словно могла съесть его живьем.
Он ненавидел себя за то, что отказался от всего этого. Отказался от нее.
Вздохнув, он направился к двери.
— У меня есть обязанности, которые нужно выполнять. Если что-нибудь понадобится, позови Дэвина. — Не говоря больше ни слова, он вышел.
Зефира наблюдала, как он уходит, оставляя ее одну в комнате. Выражение боли в его серебристых глазах заставило ее страдать, и она ненавидела себя за эту слабость. Почему она все еще хотела поддержать его, после всего, что он ей сделал?
Да, она хотела выцарапать ему глаза и бить его до тех пор, пока он не умрет.
Но за этой злостью и болью была частичка ее, которая все еще любила его. Частичка, которую она так старалась игнорировать и предать забвению. Он был скотиной и трусом.
Он — отец твоей дочери.
И что с того? Биологический донор, бросивший их. Это не делает его отцом. Это делает его засранцем. Ее ярость возродилась с новой силой. Она оглядела комнату, в которой он спал. Довольно невзрачная. На кровати покрывало цвета бургунди. Окон нет. Небольшой комод, голые стены.
— Живешь, как медведь в пещере.
Не было даже книги на тумбочке. Сразу напрашивался вопрос, зачем тогда она нужна. Однако верхний ящик был приоткрыт. Возможно, книга была внутри. Любопытствуя, Зефира подошла и открыла его.
У нее перехватило дыхание.
На дне ящика лежала последняя вещь, которую она ожидала увидеть вновь. Вручную расписанная мозаичная плитка — свадебный подарок, заказанный им для нее. На Зефиру обрушились воспоминания, когда она пристально разглядывала собственный выцветший образ в древнегреческой одежде. Светлые переплетенные волосы завитками ниспадали вниз, обрамляя ее лицо. В больших зеленых глазах читалось выражение совершенной невинности. Она совсем позабыла о существовании этой плитки.
А Страйкер не забыл. Он сохранил ее несмотря ни на что. А под ней были другие мозаики с изображением мужчин, поразительно похожих на него. Одна из них особенно привлекла ее внимание. Трое мужчин, похожих лицом и фигурой, одетых в одежду 1930-х. Они положили руки друг другу на плечи и счастливо улыбались.