Но и без указующего жеста продолжало звучать обвинение на языке, который не понимал никто из немцев, выглядывающих теперь изо всех окон, из-под навесов и маркиз.
Девушка-альбинос склонилась над столом, увидела расколотую чашку, увидела ужас на лице Сендрин, увидела и услышала мальчика на другой стороне улицы. Она что-то сказала. Ленивые звучные слова, прозвучавшие вне восприятия Сендрин, не были ею услышаны.
Никто не знал, что происходило с мальчиком. Никто не понимал, что он кричал, снова и снова, пока не потерял сознание. Даже в бессознательном состоянии его члены продолжали содрогаться, как лапы дикой кошки, сопротивляющейся смерти.
Злой взгляд.
Сендрин вскочила так резко, что ее стул откинулся назад и свалился с веранды в грязь, девушка-альбинос испуганно отшатнулась, головы любопытных повернулись в ее сторону, в надежде на новую сенсацию.
Сендрин устремилась прочь, не заплатив, не оборачиваясь назад. Она мчалась под дождем до тех пор, пока не почувствовала, что ее легкие вот-вот разорвутся, мчалась, пока не увидела перед собой вокзал, карету и перед ней маленького черного мужчину в ливрее швейцара.
Йоханнес посмотрел на нее безучастно и не промолвил ни слова.
Через два с половиной месяца, в начале июля, Сендрин получила письмо. На обратной стороне конверта стояли только три слова.
Элиас, берег Скелетов.
Она чуть было не уронила конверт в яичницу на своей тарелке. Присутствующие удивленно посмотрели на нее, но, даже если кто-то к ней и обратился, она ничего не слышала. Единственное, чего она сейчас хотела, — это убежать в свою комнату и, закрыв за собой дверь, разорвать конверт.
Но она овладела собой, положила письмо рядом со своей тарелкой и постаралась сохранить спокойствие.
— Сообщение из дому? — спросила Мадлен, не глядя на Сендрин.
Салома была менее сдержанной.
— От кого письмо? — воскликнула она взволнованно. — Ох, фрейлейн Мук, ну расскажите же!
— От… ни от кого, — ответила она, совершенно сбитая с толку.
— Это, должно быть, очень интересное письмо, если его написал никто, — заметил Адриан. — Совершенно ни о чем, надо думать.
Сендрин хмуро посмотрела на него, и Адриан, ухмыльнувшись, вновь сконцентрировался на бутерброде с джемом.
Мадлен еще некоторое время делала вид, что письмо ее не интересует, но затем она внезапно положила нож и вилку, и широкая улыбка озарила ее лицо.
— Оно от вашего брата? — спросила она напрямик.
Совершенно озадаченная, Сендрин уставилась на нее. К этому времени она уже тринадцать месяцев жила в доме Каскаденов, и за все это время она ни единой душе не рассказывала об отъезде Элиаса на Юго-Запад.
— Откуда вы знаете? — спросила она тихо.
Улыбка Мадлен оставалась сердечной. Сендрин не могла вспомнить, видела ли она свою хозяйку когда-нибудь столь же любезной. Создавалось такое впечатление, будто она радовалась письму так же, как и сама Сендрин.
— Моя дорогая, — нараспев протянула Мадлен, — вы действительно думаете, что я могла бы не знать о вашем брате?
— Но откуда?
— Вы, кажется, недооцениваете нас, дитя мое, — так Мадлен еще ни разу не называла Сендрин — дитя мое! — Прежде чем мой муж принял вас на работу, он, само собой разумеется, получил о вас некоторые сведения. О, пожалуйста, не сердитесь! В этом нет ничего странного, поверьте мне.
Сендрин автоматически кивнула. Так было принято, хозяева хотели больше знать о женщине, которая должна была воспитывать их детей.
— Насколько мне известно, мой муж поручил кому-то в Бремене проверить ваши документы, просмотреть несколько свидетельств и тому подобное. — Мадлен махнула рукой, словно все это не имело большого значения. — Конечно, не составило труда догадаться, что ваше согласие приехать сюда не в последнюю очередь связано с вашим братом. Вы уже давно ничего о нем не слышали, не так ли?
Сендрин перевела взгляд с Мадлен на девочек и Адриана. Все они смотрели на нее выжидающе, даже Адриан смотрел прямо на нее, хотя так он не мог понимать, что говорит его мать.
Они все знали об этом, мелькнуло у нее в голове. Они знали все это время!
— Как вы знаете, на Юго-Западе наша семья довольно влиятельна, — продолжала Мадлен без тени самодовольства. — Тем не менее было непросто найти вашего брата. Сразу после того, как мой муж познакомился с вами, он задействовал все рычаги, чтобы разыскать вашего Элиаса. То, что это заняло больше года, говорит о том, как ваш брат тщательно замел за собой все следы.
Голова Сендрин гудела, перегруженная информацией, словно туда запустили полчища насекомых. Ее мысли неистово вращались по кругу, в ушах раздавались свист и потрескивание, словно у нее лопнули барабанные перепонки.
Уничтожил… свои следы? — повторила она, совершенно сбитая с толку.
— Не беспокойтесь, дорогая моя, — быстро проговорила Мадлен. — Это ничего не значит, действительно ничего. Здесь, на Юго-Западе, люди теряются так, как в другом месте авторучки. Пустыня и ветер стирают следы, для этого не требуется ничья помощь. — Она сделала короткую паузу и отпила глоток кофе, явно для того, чтобы несколько смягчить возникшее напряжение. — Как уже было сказано, поиски вашего брата продолжались очень долго, но мы нашли его, наконец-то это удалось сделать. Я сама написала ему письмо около четырех недель тому назад, и, как вы видите, уже пришел ответ, — она указала на конверт, который Сендрин снова взяла в руки и держала трясущимися пальцами. — Это должен был быть сюрприз. Рассматривайте это просто как запоздавший подарок ко дню рождения.
Сендрин исполнилось двадцать три года шесть недель тому назад, в конце мая, и она чуть было не сказала: но ведь я уже получила свои подарки. Затем ее мысли постепенно прояснились, и она сообразила, что выставит себя на посмешище, если будет продолжать молча сидеть или глупо заикаться. Все они смотрели на нее. Все ждали того момента, когда она откроет письмо.
Сендрин хотела поблагодарить хозяйку, но по-прежнему не могла вымолвить и слова, и, когда Мадлен с благосклонной улыбкой кивнула ей, она поняла, что сейчас никто не ждет от нее благодарности. Внезапно рядом с нею оказался Йоханнес и молча подал ей чистый нож. Она взяла его дрожащей рукой и через секунду открыла конверт. Она нетерпеливо вытащила письмо. В конверте находился один лист, сложенный вдвое, простой белый лист, а не тисненая почтовая бумага.
Почерк Элиаса с тех пор не изменился. Буквы были тонкими и высокими, с легким наклоном вправо. Кроме того, он по прежнему не ставил черточку над буквой «т». Четыре года назад, когда Сендрин стала обучать детей письму, эта его причуда доводила ее до безумия.
Письмо оказалось коротким, а его стиль не был таким же легким и ироничным, как раньше. Элиас ни словом не упомянул о том, поразился ли он известию о пребывании Сендрин на Юго-Западе. Вместо этого в нескольких предложениях он сообщил, что, пожалуй, не приспособлен заниматься разведением крупного рогатого скота, поэтому делает то, чему был обучен. Он управляет теперь маленькой торговой точкой на северо-западе страны, на Побережье Скелетов, недалеко от устья реки по названию Энго. Он писал, что дела у него идут хорошо и он часто вспоминает Сендрин. Он ничего не написал о том, почему перестал писать ей.