Я закрыла глаза.
Господи, как же больно. Каждая клеточка моего тела болела, и ничего поделать было нельзя. Теперь, когда у меня не было выбора, лес перестал казаться таким манящим.
СЭМ
Я думал, она просто устала. В конце концов, день выдался не из легких. Я не говорил ничего, пока Коул не заметил.
— Она что, уснула под пылесос? — спросил он таким тоном, будто Грейс была маленькой девочкой или собачкой с трогательной привычкой спать под шум пылесоса.
Глаза ее были закрыты, дышала она как-то замедленно, щеки у нее раскраснелись, и меня вдруг охватило необъяснимое беспокойство. Потом Грейс приподняла голову, и сердце у меня забилось вновь.
Я взглянул на часы. Скоро должны вернуться ее родители. Нужно отвезти ее домой.
— Грейс, — позвал я; вид у нее был такой, как будто она собирается уснуть снова.
— А?
Она все так же полулежала в кресле, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подлокотник.
— Когда, ты сказала, родители велели тебе вернуться? — спросил я.
Грейс вскинула на меня глаза, в которых внезапно не осталось ни капли сна, и по их выражению я понял, что она была не до конца со мной откровенна. У меня упало сердце.
— Они вообще в курсе, что ты уехала?
Грейс отвела взгляд; щеки у нее полыхали. Я никогда еще не видел ее пристыженной, и краска на щеках лишь подчеркнула болезненный вид.
— Я должна быть дома до того, как они вернутся с выставки. К полуночи.
— Тогда пора ехать, — сказал Коул.
На один безмолвный беспомощный миг мне показалось, что у нас с Грейс одновременно мелькнула одна и та же мысль: вот бы этот день не кончался! Вот бы можно было не расставаться, не укладываться порознь в две холодные постели. Но говорить об этом вслух смысла не имело, поэтому я произнес:
— У тебя совсем усталый вид; думаю, тебе действительно нужно поспать.
На самом деле мне хотелось сказать совершенно другое. Хотелось взять ее за руку, отвести наверх, в мою комнату, и прошептать: «Останься. Пожалуйста, останься».
Но тогда я стал бы именно тем, кем считал меня ее отец.
Она вздохнула.
— Я не хочу.
Я опустился перед Грейс на корточки и заглянул ей в глаза; ее щека все так же покоилась на подлокотнике кресла. Она казалась совсем юной и беззащитной; я и не подозревал, как привык к решительному выражению ее лица, пока оно не изменилось.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, — отозвался я. — Но еще больше я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Как думаешь… ты сможешь вести машину?
— Должна смочь, — сказала Грейс. — Она понадобится мне завтра. Ах да, завтра же нет занятий, у учителя библиотечный день. Значит, послезавтра.
Она поднялась, медленно, неуверенно. Мы с Коулом молча смотрели, как она отыскала ключи и зажала их в кулаке, как будто не знала точно, что с ними делать.
Мне не хотелось, чтобы она уезжала, но еще больше не хотелось, чтобы она садилась за руль.
— Я отгоню ее машину, — подал голос Коул.
Я захлопал глазами.
Коул пожал плечами.
— Я отгоню ее машину, а ты отвезешь ее на своей. Потом подбросишь меня обратно, или…
Он снова пожал плечами.
По глазам Грейс я понял, что ей очень хочется, чтобы я согласился, и я сказал «да».
— Спасибо, — поблагодарила Грейс Коула.
— Не за что.
Мне слабо верилось в то, что Коул так внезапно стал милым, но я обрадовался возможности еще немного побыть с Грейс и лично удостовериться, что она благополучно добралась до дома. Оставалось только надеяться, что он не разобьет ее машину.
Мы двинулись в путь: Коул, одинокая фигура на водительском сиденье машины Грейс позади, и мы с ней. Она вцепилась мне в колено и всю дорогу не убирала руку. Когда мы подъехали к дому родителей Грейс, Коул ловко припарковал машину на подъездной дорожке, а Грейс наклонилась поцеловать меня. Все начиналось вполне целомудренно, но потом мои губы дрогнули и раскрылись, а пальцы Грейс сжали ворот моей рубахи. Как же мне хотелось остаться с ней, господи, до чего же мне этого хотелось…
…и тут Коул забарабанил пальцами по стеклу. Он дрожал на пронизывающем ветру, пока я послушно опускал стекло.
— Я бы не советовал тебе особенно распускать руки: ее папаша смотрит в окно. И вообще, тебе лучше бы поспешить, — (эти слова были обращены к Грейс), — потому что через две секунды ты, — (а это уже было адресовано мне), — понадобишься мне для того, чтобы подобрать мою одежду, и, думаю, лишние зрители нам ни к чему.
Глаза у Грейс расширились.
— Они дома?
Коул кивнул на вторую машину, стоявшую на подъездной дорожке. Грейс уставилась на нее; похоже, мои подозрения, что она отлучилась из дома без разрешения, были не беспочвенны.
— Они же сказали, что приедут поздно. Они ни разу еще с этой выставки раньше полуночи не приезжали.
— Я иду с тобой, — заявил я, хотя, откровенно говоря, предпочел бы повеситься.
Коул смотрел на меня с таким видом, как будто мои мысли были для него открытой книгой.
Она покачала головой.
— Нет. Нечего тебе там делать. Не хочу, чтобы они на тебя орали.
— Грейс, — начал я.
— Нет, — отрезала она. — Я не передумаю. Я справлюсь сама. Так надо.
В этих словах была вся моя жизнь. Я торопливо поцеловал Грейс на прощание и пожелал ей удачи, она ушла, а я открыл дверцу машины, чтобы прикрыть готового к превращению Коула от любопытных соседских глаз.
Коул скорчился на асфальте, его колотило.
— Почему она под домашним арестом? — спросил он, глядя на меня снизу вверх.
Я посмотрел на него, потом перевел взгляд обратно на дом, убедившись, что за нами никто не наблюдает.
— Потому что ее вечно отсутствующие родители решили, что ненавидят меня. Видимо, за то, что я спал в ее постели.
Коул выразительно вскинул брови, но ничего не сказал. Он о чем-то думал. Плечи у него ходили ходуном.
— А правда, что они забыли ее в запертой машине на жаре?
— Правда. В этом вообще все их отношения.
— Мило, — заметил Коул. — Почему так долго? — спросил он через миг. — Может, я ошибся?
От него уже пахло волком. Я покачал головой.
— Это потому, что ты одновременно разговариваешь со мной. Перестань сопротивляться превращению.
Теперь он сгруппировался, как бегун, опершись пальцами об асфальт и согнув одно колено, как будто готов был сорваться с места.