Следом за странным крылатым субъектом бегали два знакомых Стасу милиционера, которые безуспешно пытались схватить его то за голые пятки, то за шуршащие крылья.
Со стороны возмутитель спокойствия напоминал сбесившегося мотылька, преследуемого маньяками-энтомологами, которые в пылу погони потеряли свои сачки и теперь готовы сбить его выстрелом из пистолета.
Как только служители правопорядка приближались на опасное расстояние, преследуемый совершал очередной живописный прыжок и оказывался вне зоны их досягаемости.
Публика свои симпатии распределила поровну: кто-то «болел» за голого мужика, кто-то делал ставку на профессионализм милиционеров. Половцев понял, что необходимо вмешаться.
Но и его усилия не сразу привели к нужному результату. Более того, зрители стали громко выказывать недовольство относительно появления человека в штатском.
— Трое на одного, нечестно! — орали из толпы.
— Эй, парень, отвали! Мы же не вмешиваемся! Пусть милиция сама разбирается!
Половцев, вспомнив, что русский бунт сколь бессмысленный, столь и беспощадный, решил прояснить ситуацию. Продолжая подскакивать вслед за ускользающим хулиганом и пытаясь одной рукой схватить его за крыло, другой рукой Стас вырвал из нагрудного кармана удостоверение и стал размахивать им в воздухе.
Народ понял это по-своему.
— Из ФСБ приехали. Наверное, шпиона ловят.
— Да террорист это, я же говорил. Поэтому и ФСБ. Хотел на крыльях сигануть прямо в мэрию, да сорвалось.
— Нет, это МЧС. Без них сейчас никуда.
А через пять минут благодаря природной прыгучести Стаса голый мужчина уже трепыхался в железных объятиях двух разъяренных сержантов. Народ, получивший колоссальное удовольствие от бесплатного представления, с сожалением стал расходиться по своим делам.
— Вы, ребята, поаккуратнее с ним, — попросил Половцев. — Я понимаю ваши чувства, но мне его срочно допросить надо.
* * *
— Представьтесь, пожалуйста.
Половцев изо всех сил старался сохранить на лице серьезное выражение, хотя удавалось это с трудом. Больше всего ему хотелось расхохотаться, громко, до неприличия. Кроме того, в кабинет поминутно, как бы невзначай заглядывали сослуживцы, желавшие убедиться в реальности происходящего.
Голый мужчина сидел на стуле очень прямо, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Он надменно взирал на Стаса и молчал.
— Прошу вас — имя, отчество, фамилия, — настаивал Половцев.
Вместо ответа мужчина размашистым движением поменял положение своих неэстетичных ног.
— Послушайте, — не выдержал Стас, — что вы тут изображаете из себя Шэрон Стоун? То, что вы сейчас продемонстрировали, может вызывать у женщин не сексуальное возбуждение, а материнскую жалость.
— Смотри-ка, — вдруг отозвался голый. — Неужто вы смотрели «Основной инстинкт»? Это теперь преподают в школах милиции?
— Там много чего преподают. Будете говорить? Стас очень хотел получить от этого человека необходимую информацию. В первую очередь — почему он голый, почему бегал у фонтана и связано ли сегодняшнее событие с чередой странных смертей, расследованием которых он сейчас занимается.
— Я уже говорю. А если вас всему учат, почему вы спрашиваете, кто я?
— В стране проживает более 140 миллионов человек, в Москве — более десяти миллионов, не считая приезжих. Я не могу всех знать.
— Я — не все. Но вам прощаю невежество, вы какой-то человечный, не ожидал.
— А чего ожидали?
— Ну, например, будете запугивать тем, что посадите меня на ночь вот так, без одежды, в камеру к преступникам.
— Понятно. Кстати, вы не желаете накинуть на себя хотя бы полотенце? Я могу принести.
— Нет, не желаю. Я хочу завершить все достойно, без суеты, как подобает художнику. Вот вы спрашиваете — фамилия, имя. А перед вами, между прочим, Вадим Трикарский.
Он сделал паузу и выжидательно посмотрел на Половцева.
— А отчество? — мгновенно оживился Стас, которому все-таки необходимо было заполнить протокол. — Профессия — художник?
— Между прочим, меня прекрасно знают не только в России, но и в Европе, и в Америке.
— Вас там ловили в таком же виде? Трикарский тяжело вздохнул.
— Там знают мою живопись. А сегодня я продемонстрировал москвичам свое новое творение.
— Какое еще творение? — Стас вдруг подумал, что, вероятно, перед ним сумасшедший, допрашивать которого бесполезно, нужно звать врачей.
— Перформанс. Знаете, что это такое?
— Слышал где-то, — неопределенно ответил Стас.
— Поясню. Перформанс — это такой художественный акт, когда художник превращает самого себя в предмет искусства. Это — высшая степень художественного мастерства. Кроме того, это акт высокого гражданского мужества.
— И во что же вы себя превратили? — заинтересовался Половцев, силясь понять хотя бы мотивы странного поведения художника.
Вадим Трикарский укоризненно посмотрел на Стаса:
— Но это же очевидно. Если вы забудете на минуту о суетном — протоколах, преступниках и так далее и внимательно посмотрите на меня, на эти крылья за спиной… Посмотрите! — воззвал он вдруг громким голосом и вытянул вперед руку.
Половцев испуганно уставился на него.
— Что вы видите? — продолжал вещать Трикарский. — На что похоже существо, сидящее перед вами? Крылья, трепещущее живое тело… Ну?
— На комара?
Выражение лица Трикарского не оставляло сомнений — если бы в его руках сейчас оказался утюг, он кинул бы его в голову невежды.
— Ладно, ладно, хватит, — Стас решил прекратить этот художественный эксперимент, — вы мне лучше объясните, почему бегали голым, нарушали общественный порядок, сопротивлялись властям. И почему именно у фонтана. Я жду.
— Что ж, объясняю еще раз. То, что вы называете нарушением общественного порядка, на самом деле художественный акт. Перформанс. В данном случае я демонстрировал божественное перевоплощение, мимолетность красоты и величие смерти.
— Вы думаете, из ваших прыжков именно это можно было понять? — уточнил Стас.
— Каждый понимает в меру своего интеллектуального развития и душевной организации, — отреагировал художник. — То, что вы видели, — это искусство в самом высоком смысле слова. Название я дал такое — «Ночная бабочка. Самец».
Половцев некоторое время переваривал услышанное. Затем осторожно уточнил:
— Так, самец — это понятно. Почему именно бабочка?