Прежде чем я снова начал мучить себя вопросами и заново пытаться освободиться, мне стало очевидным и другое. Боль, которую я испытывал, буквально раздирала мне руки и ноги, и у меня создалось впечатление, будто я покрыт большим количеством засохшей крови, чем потерял. Моя грудь, казалось, была покрыта сотней ран, как если бы огромный жестокий ибис долбил меня своим клювом. Несомненно, что сила, убравшая веревку, была враждебной. Начав наносить мне раны, она должна была почему-то остановиться. И все же мои ощущения были полностью противоположны тем, которые следовало бы ожидать: вместо того, чтобы окончательно потерять надежду, я почувствовал себя готовым к действию. Сейчас я был уверен, что силы зла принимают физический облик, и бесстрашный человек может сражаться с ними на равных.
Ободренный этой мыслью, я начал стаскивать веревки, используя для этого сноровку, которую так часто демонстрировал в свете юпитеров под аплодисменты толпы. Тонкие нюансы этого процесса начали возвращаться ко мне. Я подумал, что весь этот ужас был просто галлюцинацией и что никогда не существовало страшного отверстия, этой бездонной пропасти и нескончаемой пеньки. И все же был ли я действительно в храме Хефрена перед Сфинксом, и не проникли ли сюда тайком арабы, чтобы мучать меня, лежащего без защиты? Если бы только мне удалось подняться, освободиться от терзавших меня пут и кляпа! С открытыми глазами, улавливающими малейший свет, я бы с радостью сразился с вероломными врагами. Не могу точно сказать, сколько времени мне понадобилось, чтобы сбросить с себя веревку, возможно, больше, чем по моим представлениям, ведь я был ранен и обессилен. Окончательно освободившись и вдохнув, наконец, полной грудью ледяной, сырой и затхлый воздух, я почувствовал, что слишком изнурен, чтобы действовать немедленно. Я остался лежать, пытаясь вытянуть мое скрюченное, окаменевшее тело, и напрягал зрение, стремясь немного сориентироваться. Мало-помалу силы и гибкость вернулись ко мне, но глаза по-прежнему ничего не могли различить. Стоя на коленях, я тщетно ощупывал землю и озирался вокруг себя, но встречал лишь темноту, столь же глубокую, как если бы повязка все еще оставалась у меня на глазах. Я пошевелил ногами, покрытыми засохшей кровью под лохмотьями брюк, и почувствовал, что могу идти, но был в нерешительности относительно направления поисков – я не мог двигаться наугад и подвергать себя риску удалиться от отверстия, которое искал. Вот почему я попробовал определить, откуда шел холодный и зловонный воздух, и предположив, что место, откуда он исходил, было возможным входом в эту пропасть, стал продвигаться в этом направлении. В этот вечер у меня был с собой коробок спичек и даже электрическая лампа, но конечно же, сейчас карманы моей порванной одежды были пусты.
Я осторожно шел в темноте до тех пор, пока не различил ощутимое, отвратительное испарение, идущее из некоторой дыры, подобно дыму из кувшина джина в восточной сказке. Восток… Египет… Действительно, эта черная колыбель цивилизации всегда была источником страшных и невероятных чудес.
Чем больше я размышлял о природе подземного ветра, тем сильнее росло мое беспокойство, ведь я искал его источник, а теперь с очевидностью заметил, что это зловонное испарение не имеет ничего общего с чистым воздухом Ливийской пустыни. Ну что же значит я шел в неверном направлении.
После секундного колебания я решил не возвращаться назад. Если я удалюсь от потока воздуха, то не смогу больше ориентироваться здесь, ведь каменный пол не имел четкого рельефа. Если же я буду двигаться по направлению этого странного потока, то без сомнения доберусь до какого-нибудь отверстия, откуда может быть, обогнув стены, смогу дойти до противоположного конца гигантской пещеры, в которой невозможно ориентироваться. Я отлично понимал, что могу потерпеть неудачу. Мне казалось, что я нахожусь в неизвестной туристам части храма Хефрена, о которой археологи также ничего не знают. Лишь подлым арабам, захватившим меня, было известно о ее существовании. Но в таком случае существовал ли выход к другим частям храма и далее, к свободе? Какие доказательства были у меня, что это действительно был храм? На несколько секунд самые сумасшедшие мысли ворвались в мою голову, и я подумал о живом смешении ощущений, моем спуске, веревке, моих ранах и снах. Было ли это концом моего существования, последним мгновением жизни? Я не мог ответить на эти вопросы, но продолжал задавать их себе до тех пор, пока судьба в третий раз не погрузила меня в забвение.
На этот раз снов не было, так как шок был внезапным, и у меня не оставалось времени для размышлений. Неожиданно споткнувшись о ступеньку в месте, где поток отвратительного воздуха стал особенно сильным, я упал и ударился головой. Эта ступенька была началом огромной каменной лестницы в бездне страха.
Тем, что я выжил, я обязан чудесному сопротивлению человеческого организма. Часто, когда я опять вспоминаю об этой ночи, случившиеся три обморока кажутся мне немного комичными, напоминающими мелодраматические ситуации кинофильмов той эпохи. Возможно эти три события моих подземных перипетий были ничем иным, как непрерывной цепочкой мыслей начавшейся во время моего спуска в пропасть и прекратившейся лишь после того, как я вздохнул успокаивающий свежий ветер свободы, лежа на песке Гизы, у подножия огромного Сфинкса. Я предпочел поверить в это последнее объяснение и был рад сообщить полиции, что барьер, закрывающий храм Хефрена, найден мною поврежденным и что существует большое отверстие на поверхности плато. Я также удовольствовался заявлением врачей о том, что причиной моих ран были похищение, моя борьба за освобождение и испытания, которые я перенес. Очень успокоительный диагноз. И все-таки я знаю, что со мной произошло нечто трудно объяснимое. Это необычное падение оставило во мне слишком живой след, чтобы можно было отрицать его, и странно, что никому затем не удалось найти человека, похожего по описанию на Абдула Рейса Эль-Дрогмэна, гида с загробным голосом и улыбкой фараона Хефрена.
Однако я отвлекся от своего повествования, тщетно надеясь избежать изложения финального эпизода, события, бывшего без сомнения, галлюцинацией. Но я собирался рассказать о нем и выполню свое обещание.
Придя в себя после падения с лестницы, я ощутил вокруг такую же темноту, как и раньше. Тошнотворный запах стал удушающим, но мне почти удалось к нему привыкнуть и стойко переносить его. Ничего не видя, я пополз туда, откуда исходило зловоние. Мои окровавленные руки шлепали по огромным плитам гигантской мостовой. Головой я наткнулся на что-то твердое и, ощупав, сообразил, что это подножие колонны невероятной высоты. Ее поверхность была покрыта гигантскими иероглифами, которые мои пальцы легко распознали. Продолжая ползти, я обнаружил и другие огромные колонны.
* * *
Внезапно мое внимание привлекло нечто, что уловил мой слух, хотя я еще и не полностью пришел в себя: из глубины земли шли четкие и ритмичные звуки, не похожие ни на что, слышанное мною ранее. Интуитивно я чувствовал, что они очень древние. Их производила группа инструментов, которые мои знания египтологии позволили мне распознать: флейта, самбук, систра, барабан. Ритм этой музыки вызвал у меня чувство страха, более сильного, нежели ужас всего мира, ужас, порождавший во мне жалость к нашей планете. Звук усиливался и, казалось, приближался. Я молил всех богов Вселенной помочь мне больше никогда его не услышать. Я уже различал шарканье многочисленных ног движущихся существ. Ужасным было то, что эта поступь не походила ни на что другое. Чтобы идти столь четко, шаг в шаг, эти монстры, появляющиеся из глубин земли, должны были тренироваться тысячи лет. Хромающие, позвякивающие, подвывающие, они заставили меня дрожать от страха. Я молил бога избавить мою память от арабских легенд: бездушные мумии.., встречи с блуждающей Ка.., труппы-гибриды под предводительством царя Хефрена и его супруги-вампира Нитокрис…