– Уже здесь, Елена, – крикнул ее помощник. – Знаешь, я хотел бы перекинуться с тобой парой слов.
Он стоял в проходе за партером с Оливией Твейт, художником по костюмам. Модели одежды, созданные Оливией, украсили столько спектаклей по пьесам Ноэля Кауэрда, что породили у посетителей «Кафе-рояль» новую моду, но бомбардировки Лондона вынудили ее семью вернуться в родной провинциальный Уилтшир, и сейчас она подумывала уйти на покой. «Орфей» должен был стать ее лебединой песней, и она стремилась все довести до совершенства. В результате подгонка костюмов запаздывала и вкупе с прочими неожиданными осложнениями угрожала довести Гарри до инфаркта.
– Это по поводу костюма Эвридики в первом акте, – объяснил он подошедшей к ним Елене. – Оливии хотелось бы удвоить количество цветов, пришитых к ее платью.
– Я знаю, что с тканью проблемы, – сказала Оливия. – Клянусь, это продиктовано необходимостью. Корсаж прозрачный, а раз уж ты распорядилась снять нижнее белье, ее грудь и ягодицы будут явно просвечивать. Уверена, тебе не надо напоминать, что правила лорда-гофмейстера запрещают демонстрировать наготу, разве что в неподвижных «живых картинах» при специальном освещении и только с особого разрешения, которого, как я понимаю, мы не имеем.
– Уверяю тебя, ничего вульгарного там не будет, – пообещала Елена. – Обнаженного тела будет ровно столько, сколько я планировала.
– Но не больше, нежели планирует мисс Нориак, – вступился за Оливию Гарри. Он делал это нередко. Смягченно пересказывая доводы разошедшихся спорщиков, он разряжал напряженность, частенько возникавшую внутри коллектива театра. – Будучи женщиной с пышными формами, она считает, что будет выглядеть не наилучшим образом, если предстанет пред публикой в полном неглиже.
Еву Нориак пригласили из Лионского оперного театра; в роли Эвридики она являла собой тяжелую артиллерию труппы. Для поддержания хороших отношений с престижной французской компанией было важно, чтобы она осталась довольна.
– Она несколько полновата, но у нее удивительная poitrine, [12] и она должна ею гордиться. Оливия, ты не можешь ее в этом убедить?
– Полагаю, в мои обязанности не входит убеждать исполнительницу главной женской роли, что каждый вечер она должна появляться нагишом перед полутора тысячами зрителей, – отрезала Оливия.
– По-моему, Оливия хотела бы добавить цветов в верхней части костюма из соображений приличия, – кротко заметил Гарри.
– Я не желаю, чтобы она опять выглядела как ходячая реклама Кенсингтонского сада, спасибо, Гарри. Иди и поговори с ней, хорошо? Скажи ей – у меня, мол, нет нарциссов, чтобы нашить на ее соски, лишь потому, что она так печется о своем бюсте.
– Учитывая ее мнение по поводу декольте, предложу ей обсудить твою концепцию непосредственно с тобой.
Гарри не возражал против того, чтобы служить громоотводом между режиссером и его труппой, но напряжение достигло той точки, когда он предпочел выступать в роли переводчика.
Оставив Елену и Оливию спорить о костюмах, он направился за кулисы. Прибыли декорации для «живых картин», и он протиснулся между бобинами свежеокрашенного разрисованного холста, украшенного васильками ручной вышивки, – жест доброй воли со стороны дам со станций метро «Бэнк», «Холборн» и «Олдуич», которым по вечерам не терпелось чем-то заняться.
Над его головой висел огромный глобус ярко-голубого цвета, увенчанный набором открытых стальных циркулей – символом картографии и масонства, означающим нанесение на карту всего подлунного мира. Шар изготовили для постановки «Волшебной флейты» на фестивале в Глайндборне, затем выкинули за ненадобностью: это место было в опасной близости к незащищенной береговой линии графства Суссекс, и спектакль отменили.
Пастухи и пастушки из хора вернулись на свои места. Ведущие исполнители, отработав партии вокала в репетиционных залах «Ковент-Гарден», знакомились с нюансами своих ролей. На этом этапе, когда либреттист с опозданием вносил последние штрихи в собственный перевод оперетты Оффенбаха, казалось, ничто уже не войдет в единое русло, но так бывало всегда, шло своим чередом. В единое целое сегменты постановки сложатся лишь в процессе генеральной репетиции, намеченной на пятницу.
– Коринна, тебя нет в моем ежедневнике вплоть до позднего вечера, – произнес Гарри. – Ты не понадобишься еще часа два.
– Я записываю «говорящую» книгу для слепых на Грик-стрит, – объяснила миниатюрная комедийная актриса, назначенная на роль Меркурия, обычно исполняемую певцом-тенором. – Режиссер объявил перерыв, пока они там налаживают оборудование, и я решила прийти и разузнать, не слыхать ли чего насчет загадочного исчезновения Ля Капистрании. Умираю хочу покурить, любовь моя. Полагаю, на мою долю найдется?
– Ты же знаешь, здесь нельзя курить, – ответил Гарри.
– Ну ладно, не заливай. Я тебя за этим застукала. Дай-ка одну «Дюморье». Кто-нибудь сегодня отважился произнести вслух имя Тани?
– Ей-богу, нет. Атмосфера напряженная. У меня лишь «Вудбайн», вот возьми. Елена не знает, удастся ли ее заменить на вечерней репетиции.
– Наверняка будет воздушный налет, и опять мы весь вечер просидим под сценой, пытаясь играть в вист под лампочкой в сорок ватт. Полагаю, ты слышал: говорят, ее убили? – Коринна грациозно махнула предложенной Гарри сигаретой. – Наверное, шпионила для своего отца, вот ее и убрали агенты пятой колонны.
– До меня дошли слухи, – заметила Мадлен Пенн, тощая как жердь помощница режиссера. – Стэн всех запугивает для острастки, но нет ничего принципиально нового. Она ведь и прежде порхала с места на место, не так ли?
– Он считает, что с этой работы она упорхнула вперед ногами глубокой ночью, – предположил Шарль Сенешаль, круглолицый англо-французский баритон, приглашенный, как и Эвридика, из Лиона. – Зверски зарезана любовником. Некоторых частей тела так и не нашли.
– Ну что же, если так обстоит, кому-то пришлось попотеть, отмывая кровь, – сказала Коринна.
– Если бы мне хоть франк давали за каждый из этих слухов, я бы давно разбогател.
Шарля назначили на роль Юпитера. Он так часто ее исполнял, что рисковал остаться в ней увековеченным, но публика его любила.
– Очевидно, у нее был бурный роман с кем-то прямо здесь, в театре, – прошептала Мадлен.
– Я об этом не слышал. – Гарри выглядел шокированным. – Уверен, я бы это заметил.
– Твоя беда, Гарри, в том, что ты никогда не замечаешь амуров, когда речь идет о мужчине и женщине, – огрызнулась Коринна. – Ее трахал кто-то из нашей доблестной труппы. Я знаю, потому что застукала их. Зашла в ее гримерную, полагая, что ее уже нет, а она оказалась там, с ногами на раковине, а панталоны свисали с лампы. Даже не потрудилась смутиться.
– С кем она была?
– Это ведь сплетни, Гарри, а я знаю, ты этого не одобряешь. Кроме того, меня заворожил вид его волосатой задницы, выглядывающей из-под рубашки.