В течение следующего часа я водил его по дому, вытягивая ящики и открывая шкафы, отыскивал самые разные штуковины, о которых ему можно было рассказать. Глядя ему в глаза, я пытался понять, не оказался ли мир менее интересным, чем он надеялся. Изменилось-то не так уж и много. В доме все еще были старые стулья и столы, и кровати, и телевизор. Его забавляли разные глупости, типа собачки-робота, которая махала хвостом, когда ей свистели. Его очень заинтересовал проигрыватель компакт-дисков.
— Это как пластинка, — объяснил я. — Она покрыта крошечными дырочками, которые считывает концентрированный световой луч. Его изобрели уже много лет назад.
Он покрутил диск в руке, и его пальцы не оставили на поверхности смазанных следов. Я коротко дотронулся до его руки. Она была холодной и сухой.
Меня снова осенило, я вытащил из кармана свой мобильный и открыл его.
— Смотри, — сказал я, — телефон, такой маленький, что его можно носить в кармане. Никаких проводов. И им можно фотографировать.
Он прищурился, глядя на крошечный экран:
— Зачем?
— Не знаю.
После того как мы посмотрели свадебные фотографии Стивена, я предложил поехать выпить пива. Ему было интересно все, что касалось приборной доски в машине, и почему она подсвечивалась, как проигрыватель для компакт-дисков. Это казалось ему слишком навороченным, без необходимости сложным.
— А кто вообще ее сделал? — спросил он, оглядываясь на заднее стекло и разглядывая окрестности через свое окно, когда мы отправились к Тоттенхэм-Корт-Роуд.
— Японцы, — ответил я. — Они сейчас много машин делают.
Он молчал, пока мы не припарковались в подземном гараже рядом с Шафтсбери-авеню.
— Здесь стало много новых зданий. Мне не очень нравится, как они сделаны. Все это стекло, никакой возможности уединиться.
— Всё делают машины на заводах, а потом уже собирают части на месте, — объяснил я. — Никто ничего больше не делает руками. Вещи уже не ломаются, как раньше.
— Это хорошо. А улицы очень грязные, да? Дороги все разрыты — почему? И людей больше, чем раньше, — он указал на человека, который брал деньги в банкомате. Я объяснил, что это такое.
— А как они знают, что это ты, а не еще кто-нибудь? — спросил он.
— У тебя есть такая карточка, видишь? — Я достал свою из портмоне. — И специальный номер, который больше никто не знает.
— Снова компьютеры. Хммм.
— Точно.
Мы вошли в один из старых пабов в Сохо. Мне показалось, что там ему будет приятнее, чем в заведении с мигающими огнями и видеоэкранами. Я отыскал марку пива, которого он хотел бы выпить, и мы уселись в углу, подальше от музыкального автомата.
— Тогда у них тоже была вся эта громкая музыка. Черт, ты только посмотри на них, все вырядились, как на Хэллоуин.
Две девушки из готов вошли в паб и направились к бару. Обе были одеты в черный пластик и кожу, с белыми лицами, в носах — цепочки.
— О. Они… что-то типа стиляг, — никак иначе я не смог объяснить ему суть их стиля. — Они просто так наряжаются, когда идут куда-нибудь отдохнуть.
— Должно быть что-то, что осталось совершенно таким же, — сказал он.
— Ну, Клифф Ричард все еще на месте.
Он молчал все то время, пока к готическим девушкам не присоединились двое сильно накрашенных юношей в высоких шнурованных ботинках. Все они говорили по-немецки. Несколько растафарианцев уселись в углу, смеясь и выпивая.
— Здесь никто не говорит по-английски, — сказал он. Это была не жалоба, а наблюдение. В целом он выглядел менее удивленным, чем ему было бы положено при таком неожиданном скачке в будущее.
— Путешествовать дешево, папа. Теперь можно объездить весь свет.
— Значит, войн больше нет, да? — спросил он, допивая свое пиво.
— Есть, только они теперь другие, они ведутся скорее ради того, чтобы делать деньги, а не захватывать территории. Еще хочешь?
— Я тебя сам угощу, только не знаю, хватит ли у меня, — он вытащил горсть старых монет — в шесть пенсов и трехпенсовых.
— Они уже не используются, пап, — я показал ему новые деньги.
— Слишком маленькие, — сказал он, взвешивая несколько десятипенсовых монет в руке. — Слишком легкие. Не ощущаются, как настоящие деньги. Наверное, и не купишь на них много.
Мы выпили еще по пинте, и я рассказал о каких-то вещах, которые делал после того, как видел его последний раз. Все это звучало так обычно, так буднично. Я раньше думал — как, наверное, и многие другие люди, о том, что сказал бы ему, если бы мы когда-нибудь встретились, и я знал, что вспомню все эти вещи, после того как он уйдет. Я посмотрел на часы. Только что пробило одиннадцать.
— Они не били в колокол, — удивленно сказал он. — По крайней мере, они наконец-то что-то сделали с законами о продаже спиртного.
Пока мы заканчивали свое пиво, сидя рядом за окантованным медью столиком, он просто смотрел в пространство, слушая музыку. Он постукивал пальцами левой руки по меди, хмурясь. Затем он улыбнулся.
— Помнишь, как мы катались на старом байке в Детт-линг и Бокс-Хилл?
— Как же это забудешь, пап? Сэндвичи с яйцом на полянке, а мама разжигает примус и делает чай. Было весело.
— Хотя я был с тобой строг.
— Это оказалось к лучшему. Тогда так было принято. Теперь жизнь у детей совсем другая.
— Лучше?
— Да, в чем-то. Но им приходится беспокоиться о большем количестве вещей.
Когда мы вышли и пошли по улице прочь от огней Лестер-сквер, вокруг нас зашевелился холодный ночной воздух, выносящий тепло из окон китайских ресторанов, теснящихся вдоль противоположного края дороги. Я заметил, что его старые перчатки из овечьей кожи засунуты в карман куртки по причине ненадобности. Мы остановились возле магазина, торгующего электроникой. Большое объявление в витрине гласило: «ПТЕРОДАКТИЛИ НА РАДИОУПРАВЛЕНИИ ЗА ПОЛЦЕНЫ». Я объяснил, как работают цифровые фотоаппараты. Пока я говорил, он кивал с интересом, но мы оба понимали, что его время выходит.
— Где люди находят время всем этим пользоваться? — спросил он. — И что они со всем этим делают?
— У людей теперь гораздо больше вещей, чем раньше, — сказал я ему. — Жизнь стала быстрее, люди хотят все время получать удовольствие.
— Почему они просто не разговаривают друг с другом?
— Даже и не знаю.
— Все эти вещи. Это же бессмысленно.
Мы дошли до угла Кембридж-Серкус. Там было не особенно много людей. Я посмотрел на часы, было без трех минут двенадцать. На другой стороне улицы закрывался магазинчик, торговавший жареной курицей на вынос.
— Мне жаль, что мы не увиделись с Кэт. Она хорошая девочка. Здорово было опять съездить на запад. Все выглядит так же, только народу гораздо больше. — Он снял очки и машинально протер линзы.