— Он может прийти в любую минуту между восемью и девятью.
— Если он вообще придет.
И тут, заслышав звук шагов, они разом повернулись лицом к реке. От ярко освещенной набережной к ним шел долговязый мужчина в лохмотьях и цепях.
— Господи, да это же призрак Марли! — шепнула Роза и прижалась к Роберту.
Теперь они стояли друг против друга. Парень оказался высоким, тощим, с белым, как яичная скорлупа, лицом, на вид лет семнадцати, последние из которых он, судя по всему, провел не дома. Ни голове у него между выбритыми и татуированными местами топорщились клочья волос, особенно подчеркивая грязновато-голубые проплешины. Брови, если они у него и были, он тоже сбрил начисто. На горле виднелась круглая татуировка — символ анархизма. Старая, оборванная куртка из грубой хлопчатобумажной ткани ненадежно прикрывала плечи.
— Привет. Я — Симон. Вы хотели меня видеть? — Симон протянул им руку. У него оказался такой на удивление правильный выговор, что его сразу можно было нанимать и записывать для говорящих часов. Роберт и Роза изумленно уставились на него. — Вас удивило мое произношение? — виновато спросил Симон. — Всем это кажется смешным. Не вяжется с моим видом, не правда ли? Нарушает общепринятое представление. Предрассудки — это очень забавно. Они у всех есть. Например, все думают, что лесбиянки пьют только пиво, а биржевикам наплевать на бедняков. Что, конечно, не так. И не может быть так в наши дни. А все-таки...
Роберт и Роза переглянулись и вновь уставились на Симона.
— Ничего не поделаешь. Я получил хорошее образование. А потом от всего отказался.
Он был слишком приветливым, и это вызывало опасения. Он слишком торопливо говорил и слишком скоро предлагал свою дружбу.
— Все-таки это значит быть немножко белой вороной среди панков, — отважилась предположить Роза.
— А кто вам сказал, что я панк? Еще один предрассудок. Нельзя как будто называться Симоном и не учиться в частной школе!
— Наверное, у тебя есть другое имя?
— Нигель. Но, думаю, оно мне не нужно.
Пока Симон разговаривал с Розой, Роберт с тоской оглядывался кругом, переставая понимать, какого черта он пришел в этот дурацкий сквер на встречу с явным психопатом.
— Его зовут Роберт, меня — Роза.
Роза протянула руку, и Симон пожал ее.
— Роза... Имя, любимое небогатым, средним классом, — недоверчиво проговорил Симон.
— Правильно, у меня совсем простые родители, и они всегда ставят на стол молоко в бутылке.
— А мои родители, возможно, даже не знают, как эта бутылка выглядит, потому что им подают молоко в кувшине. Они только и делают, что покупают акции. Сейчас все на них помешались, правда? Копят-копят сертификаты, словно смогут забрать их с собой, когда наступит час переплывать Стикс.
Воцарилось неловкое молчание, пока Роберт и Роза решали, кто из них должен говорить с парнем. Лежавший за их спинами бродяга неожиданно изрыгнул проклятия и швырнул бутылкой в стену. Наконец Симон не выдержал:
— Я уже пять минут стою здесь с вами, а вы еще даже не попросили меня взять вас наверх.
— Ну, это не так просто. Мы же не знаем, что нас там ждет.
Роза вопросительно посмотрела на Роберта, продолжавшего хранить молчание.
— Не волнуйтесь. Я все равно собирался это сделать. У меня инструкции. — Он таинственно показал на небо. — Если бы все было нормально, вы бы ни с кем из нас не увиделись только из-за того, что кого-то ищете. Но нормального больше ничего нет. В сегодняшней ситуации, они даже, возможно, откажутся от обряда посвящения.
— Что это за обряд?
— Испытание на доверие. Дайте мне, пожалуйста, сигарету, если у вас есть.
Роза достала сигареты и зажгла спичку, при свете которой лицо Симона, когда он наклонился к ней, показалось ей почти прозрачным.
— Нас не заставят делать ничего такого, что нарушает закон? — спросила она.
— Все может быть. — Симон медленно выдохнул дым. — Мне велели предупредить вас, что всякое случается, поэтому с вас возьмут клятву молчания. Но одно уж точно: сделав первый шаг, вам придется делать и второй.
Роза повернулась к Роберту, продолжая их безмолвную беседу, но от его вчерашней уверенности не осталось и следа.
— Роберт, ты еще этого хочешь? Мне кажется, ты не очень в этом уверен.
Симон подозрительно оглядел Роберта.
— Если он сомневается, то, во-первых, ему не надо было приходить даже сюда, не говоря уже обо всем остальном.
— Эй, послушай, мне просто хотелось бы знать, во что мы влезаем, — сказал Роберт. — Ты вроде бы должен был помочь нам отыскать нашу приятельницу.
— Мне об этом ничего не известно.
— Тогда, может быть, нам лучше поговорить с тем, кому известно.
Роберт недовольно топнул ногой.
— Вы это сделаете. Однако имейте терпение. До чего же все здешние люди противные, и все похожи на вас.
— Перестань со мной так разговаривать, — рассердился Роберт.
— Послушайте, становится холодно, — вмешалась Роза. — Почему ты не даешь нам подумать, если, конечно, собираешься вести нас с собой?
Симон пожал плечами, повернулся и пошел прочь. Роза догнала его, а Роберт поплелся сзади.
— Куда мы? — крикнул он.
Симон обернулся и, криво ухмыляясь, показал костлявым пальцем на небо.
— Туда, но сначала мы пойдем на север, к Юстону. Вам надо кое с кем встретиться.
Улыбка на его лице погасла, а взгляд больших безбровых глаз стал такой, что Роберт выдержал его с трудом.
— Не знаю, чего вы ждете, — прошептал он несколько по театральному. — Но хотите или нет, вы все равно попадете в совершенно другой мир. Может быть, он вам понравится. Может быть, вас убьют. Понятия не имею.
Симон огляделся кругом, потом закинул голову и посмотрел наверх. Огородное пугало, да и только.
— Это другой мир, о котором люди вроде вас ничего не знают. — С этими словами он обнял Розу за плечи. — А скоро он может исчезнуть навсегда. С вами, со мной и со всеми, кто достоин спасения.
Встав между двумя ничего не понявшими новобранцами, Симон двинулся на север.
Стеклянная кабина лифта медленно поднималась вверх, позволяя с неожиданной стороны взглянуть на лондонские улицы. Направо сверкала стеклом башня Британского телевидения, увешанная наверху тарелками радаров, как шляпками грибов. Множество ресторанов и ресторанчиков у ее подножия в нижней части Шарлотт-стрит уже были переполнены желающими повеселиться.
Роза подошла к стене лифта. Прямо перед ее глазами поток машин разделялся надвое у ярко освещенной Тоттенхэм-Корт-роуд. Налево лежали мрачные георгианские террасы Блумсбери, а прямо под собой она видела грязный, открытый всем ветрам вокзал Юс-тон. Все трое стояли, прижавшись друг к другу в тесном лифте в доме прямо напротив вокзала, без всяких хлопот открыв одну из боковых стеклянных дверей и пройдя по пустому холлу.