Пес нехорошо косился на Федора и продолжал дрожать.
– Он действительно очень перенервничал. Я ему все прощу, – улыбнулся Федор, – если бы он не убежал, мы бы с вами никогда не познакомились. До завтра, Верочка. Я зайду за вами ровно в семь.
Мотя перестал дрожать только тогда, когда дверь за гостем закрылась.
Стало совсем светло, и вместо серого плаща на Володе была клетчатая ковбойка с закатанными до локтя рукавами. На голову он надел джинсовую кепку с длинным козырьком. Он вообще выглядел совсем по-новому. В магазине ВТО он купил круглые очки в тонкой темной оправе с простыми стеклами, гримерный набор, накладные усы и бороду под цвет своих серо-русых волос. Старомодные очки, усы и бородка делали его похожим на какого-нибудь младшего научного сотрудника из провинции. Ковбойка и кепка дополняли придуманный образ. Теперь ни толстячок, ни его хитрый собеседник ни за что не узнают его, даже если замечали раньше и запомнили.
Сегодня они опять встретились на лавочке в тихом дворе, на этот раз неподалеку от Новослободской. Володя подошел очень близко. Но разглядеть молодого человека как следует все-таки не мог. Сумерки густели. Тянуть больше нельзя. Эта встреча может оказаться последней.
Володя не спеша прошел мимо заветной скамейки.
– Извините, пожалуйста, – обратился он к двум старушкам, которые направлялись к подъезду, – вы не подскажете, где здесь Белопольский переулок?
Он отлично знал этот район. Никакого Белопольского переулка не было.
Старушки стали напряженно вспоминать и бурно обсуждать между собой, что это за переулок такой.
– А вам что конкретно там нужно? Какая организация?
– Мне нужен дом семнадцать. К знакомым зайти, – смущенно объяснял Володя, – там просто дом, квартиры. Мне сказали, это недалеко от метро Новослободская, не доходя до Театра Советской Армии.
– Теперь Российской, – поправила одна из старушек, – метро вот, театр туда, дальше. А Белопольского переулка я не знаю, никогда про такой не слышала.
– Может, вы записали адрес не правильно? Или вам другое метро нужно? сочувственно спрашивала вторая старушка.
Они не спешили и искренне хотели помочь потерявшемуся провинциалу. Володя протянул им листок бумаги с адресом, который сам придумал и написал накануне. Пока они вглядывались в мелкие буквы, он осторожно повернул голову, чтобы разглядеть лицо собеседника Ильи Андреевича. Лицо оставалось в тени, однако он успел заметить, как внушительная пачка, перетянутая бумажной банковской лентой крест-накрест, перекочевала из рук толстячка в карман молодого человека. Володя не разглядел, доллары это или рубли, но то, что это – деньги, понял сразу.
– Вы к постовому обратитесь, там, на углу, в «стакане», гаишник стоит, он все знает, – посоветовали бабушки и зашли в подъезд, все еще обсуждая, где ж, это такой есть, Белопольский переулок.
Володя остался стоять, делая вид, что внимательно перечитывает адрес на листочке. Потом растерянно огляделся. Во дворе никого, кроме двоих на скамейке, не было. Подождав еще минуту, он решительно шагнул к ним.
– Извините, пожалуйста, может, вы мне поможете?
Прямо в него уперлись стальные серые глаза. Сердце замерло. Он разглядел наконец лицо. Теперь никаких сомнений не оставалось. На скамейке рядом с Головкиным сидел Сквозняк.
Володя не ожидал, что так разнервничается, и испугался: голос выдаст его, задрожит. Впрочем, это можно списать на растерянность и усталость заблудившегося провинциала.
– Вы случайно не знаете, есть здесь поблизости Белопольский переулок?
– Мы не здешние, – буркнул Головкин и отвернулся.
– Извините, – растерянно пробормотал Володя. Двор со всех сторон был окружен невысокими домами довоенной постройки. Володя, не оглядываясь, зашагал прочь, через детскую площадку. Со скамейки не было видно, как растяпа-провинциал, вместо того чтобы выйти из двора, нырнул в один из подъездов.
Он ужасно спешил, у него дрожали руки. Они могли разойтись в любой момент. Остановившись на площадке между этажами у открытого окна, он снял кепку, быстро отклеил усы и бороду, не расстегивая пуговиц, стянул ковбойку через голову и остался в синей футболке.
На лестнице не горел свет. Окно выходило во двор. Два силуэта на скамейке были смутно видны. Володя заметил, как они встали, и пулей рванул вниз, на улицу.
* * *
Чем меньше времени оставалось до конференции, тем больше приходило текстов. Верочка с головой ушла в работу. Про Федора она почти не думала. Ну, появился милый молодой человек, Мотю вернул, все в ванной починил. Ну, понравилась ему Верочка. И что? Вряд ли будет какое-то продолжение. Ей этого не надо сейчас, да и ему, вероятно, тоже. Так, случайное мужское кокетство. Мужчины ведь кокетничают не меньше женщин и часто для того, чтобы нравиться самим себе в первую очередь, а потом уже – кому-то еще. Скорее всего, он вовсе забыл, что приглашал Веру в ресторан, и больше никогда в ее жизни не появится.
Ровно в семь раздался звонок в дверь. Не в переговорное устройство домофона, а именно в дверь.
– Федор? Какой Федор? – услышала Вера мамин голос из прихожей.
– Это тот, который Мотю нашел! – объяснила Надежде Павловне Соня.
Федор был в светлом легком костюме, от него пахло хорошим одеколоном. В руках он держал большой букет белых роз. Он опять казался новеньким, чистеньким, сверкающим.
– Вера, вы еще не готовы? – Он галантно поцеловал руки всем трем дамам, начиная с Надежды Павловны, кончая Соней, чем немало смутил ребенка.
– Елки-палки, – пробормотала девочка, – прямо жених какой-то!
Он действительно был похож на жениха. Букет он протянул Надежде Павловне.
– Спасибо, – улыбнулась она, – и за Мотю, и за стиральную машину, и за букет.
– У вас теперь еще и кран не капает, – напомнила Соня, – и выключатель не искрит.
Вера ушла в свою комнату переодеваться. У нее вдруг возникло веселое, мстительное чувство: она идет в ресторан с чужим мужиком назло Зелинскому.
«Вот тебе. Стас! Ты будешь жениться-разводиться, а я должна тебе верность хранить? Ты думаешь, я никому понравиться не могу? Могу, еще как! Между прочим, этот Федор по-своему очень обаятельный, даже красивый, – думала она, надевая длинное крепдешиновое платье и расчесывая волосы, – и ничего, что чужой. Я с ним поближе познакомлюсь, а там видно будет».