Все равно на адвоката уйдет меньше, чем на новую квартиру. А в Кривой Рог она не вернется ни за какие коврижки. Это ж надо быть совсем кретинкой, чтобы в Москве не удержаться.
Предварительный разговор с отцом уже был. Инна про развод пока не говорила, просто удочку закинула, предупредила, что скоро ей могут понадобиться деньги, довольно большая сумма. Для дела. Отец у нее – золото. Всю жизнь на рынке мясом торговал, а три года назад открыл свою небольшую фабричку и фирменный магазин.
Ни в каком супермаркете таких окороков, колбас, паштетов, таких молочных поросят не купишь. Теперь все серьезные люди Кривого Рога и области приезжают за мясом в папин магазин. «Крыша», разумеется, дорого берет, зато надежно охраняет. В общем, деньги у папы есть, и для единственной дочки он ничего не пожалеет. Вот сходит Инна к адвокату, узнает все точно и скажет про развод. Папа поворчит, конечно, мол, сама виновата, я тебя предупреждал, чудной какой-то этот твой москвич, хлипкий, ненадежный, и старше на столько лет, и двое детей на хвосте. Сама виновата, раньше надо было думать, а уж, поженились, так живите нормально. Но в итоге выложит нужную сумму.
Так что волноваться нечего. Все не так уж плохо.
Подруга уже нашла хорошего адвоката по недвижимости. Сегодня он ждет Инну у себя в офисе к половине четвертого. Надо встать, умыться, чайку крепкого выпить и вообще привести себя в порядок. А правда, чего же она так надралась вчера? Стас довел. Кстати, интересно, он дома или нет? Вроде тихо. Может, ушел уже?
Инна нащупала свои наручные часики, которые всегда клала рядом, на тумбочку.
– Кошмар! Половина второго! – сказала она вслух, встала и тут же наткнулась босой ногой на пустую бутылку.
– Я что, совсем сбрендила? – спросила себя Инна. Бутылка была из-под водки «Распутин», маленькая, пол-литровая. Водкой пахло на всю комнату, как будто много пролилось из бутылки на пол и водка пропитала паркет.
– «Распутина» я не покупала и не пила, – вспомнила Инна, – и вообще я не могла упиться до такой степени, чтобы бросить бутылку прямо на пол. Или я правда сбрендила?
Почему-то болела шея. Инна подошла к большому трюмо и стала внимательно рассматривать свое лицо. У нее была такая привычка лет с десяти – встав утром, первым делом посмотреть на себя в зеркало. Если она хорошо выглядит, значит, день сложится удачно. Но сегодня она выглядела отвратительно. Нос распух, глаза-щелочки. И как в таком виде идти к адвокату?
Она чуть повернула голову и даже ойкнула, так заболела шея. Во сне, что ли, вывихнула? Жилку какую-нибудь потянула? И тут Инна увидела сбоку, под ухом, длинный узкий синяк. Он был совсем бледный, почти незаметный. Но точно – синяк.
– О Господи, это еще откуда? – испуганно выдохнула она. – Дралась я ночью, что ли? Душил меня кто-то? Бред…
Она смутно вспомнила, что ночью действительно почувствовала какую-то внезапную боль, но ведь не проснулась. Сон кошмарный приснился? Но откуда тогда синяк? И почему она такая похмельная, как запойный алкаш? Не пила она столько. Не пила. Ладно, надо умыться холодной водой, зубы почистить. И чаю крепкого, большую чашку. Пить ужасно хочется, во рту помойка после вчерашнего, язык наждачный.
Инна отправилась в ванную, по дороге заглянула в комнату, где спал муж. Они уже две недели спали в разных комнатах.
– Ну ничего себе! Дрыхнет еще. Она хотела было выйти и закрыться в ванной, однако что-то ее остановило.
– Стас! – позвала она. – Спишь, что ли? Половина второго.
Шторы плотно задернуты, окно выходило на западную сторону, и солнце сюда заглядывало только вечером. В полумраке было трудно как следует разглядеть крепко спящего Стаса.
Он лежал на боку, отвернувшись к стене, и не шевелился. Инна подошла к тахте и сначала ничего не поняла, секунду стояла как вкопанная, открыв рот и не дыша. Опомнилась она от собственного жуткого крика.
Из спины мужа торчала черная пластмассовая рукоять кухонного ножа.
Выяснить, как звали шустрого пацана, которого двадцать с лишним лет назад таскал с собой вор в законе Захар, оказалось делом почти безнадежным. Капитан Мальцев опрашивал старых информаторов, пенсионеров уголовного фронта. Их старческая память была коротка.
– Да, нянчился Захар с каким-то пацаном. Столько лет прошло…
Мальцев слышал это уже в десятый раз, но имени мальчика, точного возраста не знал никто.
– Хороший был пацан, тихий. Вроде детдомовский, – вспомнил семидесятишестилетний отставной метрдотель ресторана «Прага». – Захар воровской закон свято соблюдал, усыновить его не мог, но хотел. Помню, были они как-то с… – метрдотель назвал имя эстрадного певца, известного не только своим громким талантом, но и неясной дружбой с воровскими авторитетами, – сидели обедали, один раз пацан с ними был. А потом, через недельку, пришли вдвоем, без него. И как раз о нем, о сироте, говорили. Я запомнил потому, что подумал: вот сидят два человека, известных всей России, и думают, как помочь безродному сироте. Я потом вспоминал это часто, теперешние так не могут. В голову не придет. Теперешние благотворительностью занимаются иногда, но так, чтобы все видели, чтобы по телевизору десять раз показали и во всех газетах напечатали.
– А пацана-то как звали, не помните? – спросил Мальцев.
– Колей звали. Николаем. А вот фамилию не помню.
Это было уже что-то. Детдомовец Коля, родившийся в период от 1960-го до 1964-го…
Юрий Уваров был знаком с известным тележурналистом, который прославился своими скандально-рекламными интервью. Знакомство это произошло при грустных обстоятельствах. Близкие родственники журналиста были убиты четыре года назад все той же злосчастной бандой.
Человек жесткий и деловой, журналист никогда ничего не делал просто так, особенно если это касалось его работы. Однако здесь он имел несомненный личный интерес. То, что главный виновник гибели его близких гуляет на свободе, не давало журналисту покоя. И он согласился помочь.
Ему никто никогда не отказывал в интервью, наоборот, платили огромные деньги за те сорок минут экранного времени, в течение которых он терзал любую знаменитость сложными и нелицеприятными вопросами. С эстрадным певцом они были давними приятелями. И как раз намечалась запись очередной непринужденной беседы.
Певец обожал давать интервью. Он постарел и редко выходил на сцену. А народной любви хотелось, за многие годы он привык к ней.
Он все еще считался одним из богатейших людей России, занимался большим бизнесом, но без широкой аудитории скучал. В прошлые годы главными почитателями его таланта были люди пожилые, ветераны войны и труда, домохозяйки и мелкие партийные чиновники сталинской закалки. Однако после ряда скандальных публикаций о тесных связях певца-патриота с высшим российским криминалитетом народная любовь поостыла. Принципиальные, обиженные новыми временами поклонники не могли простить своему любимцу деловой хватки и дружбы с ворами в законе.