– Выясню – расскажу.
– Как собираешься выяснять?
– Понятия не имею.
– Слушай, Лен, я вспомнил. У папашки знакомый «важняк» есть, ну, следователь по особо важным делам. На Петровке работает. Кротов Сергей Сергеевич. Мы с ним лет сто назад вместе отдыхали, в Ялте, предки тогда еще о Канарах и не помышляли. Так вот, у папашки, ты ведь знаешь, разряд по шахматам. У Кротова тоже. На этом они и сошлись. Потом еще несколько раз в Москве встречались, он к нам в гости приходил с женой. Жена у него – балерина, красивая, но стервозная. Кажется, у меня в записной книжке был его телефон.
Они остановились у светофора, и Гоша быстро перелистал маленькую, потрепанную книжечку.
– Вот. Нашел, – он протянул книжечку Лене, – перепиши. Позвони прямо сегодня, сошлись на папашку. А можешь и на меня.
Загорелся зеленый, но, проехав несколько десятков метров, они застряли в безнадежной пробке на пересечении Новослободской и Садового кольца.
– Ну все. Это на полчаса, – заверил Гоша. – А что у тебя за дела в посольстве?
– Паспорт надо забрать, с визой. Меня опять Колумбийский университет пригласил.
– Везет тебе, Елена Николаевна, – вздохнул Гоша, – ты который раз в Штаты летишь?
– Третий, – ответила Лена. Сквозь заднее стекло она всматривалась в гудящее стадо застрявших в пробке машин.
– Да не нервничай ты, нету их, они нас потеряли, – успокоил ее Гоша, расскажи мне лучше, какое у тебя было первое самое сильное впечатление от Нью-Йорка?
– Гошенька, прости, не могу я сейчас ничего рассказывать. Давай потом как-нибудь, ладно?
– Ладно. Только не забудь, обязательно расскажи – именно про первое впечатление. Слушай, а ты к лекциям готовишься или так, импровизируешь?
– Готовлюсь, конечно. Только получается потом сплошная импровизация. Им так интересней. Потому, наверное, и приглашают в третий раз.
– И когда летишь?
– Через неделю. Честно говоря, я хотела отказаться. Мне с моим пузом трудно читать лекции – соображаю медленно, устаю быстро. А там – сплошное общение, с утра до вечера. Теперь, конечно, полечу. Чем дальше от этих бандитов, тем лучше. Может, пока меня не будет, все и уляжется.
– Может, и уляжется, – задумчиво произнес Гоша, глядя в зеркало. Среди машин он заметил «скорую», которая умудрилась каким-то чудом прорваться сквозь пробку и стояла совсем близко.
– Лен, ты только не волнуйся. Там «скорая» сзади, справа. Может, не они? Мало ли в Москве «скорых»?
– Они, – сказала Лена, быстро взглянув туда, куда указывал Гоша. – Сейчас из пробки выйдем, оторвемся.
– Нет. Я сейчас быстро выйду и сяду в троллейбус. А тебе, Гошенька, в это дерьмо лучше не лезть.
– И не думай. Здесь нельзя выходить. Сиди спокойно, оторвемся. А куда мне лезть, я сам уж как-нибудь разберусь.
Но Лена уже захлопнула заднюю дверцу снаружи.
* * *
Колян увидел, как она пробегает между машинами к тротуару. Он обернулся и крикнул Ржавому:
– Быстро вылезай и за ней! Опять уйдет! Ржавому, конечно, не нравилось, что фраерок командует, но он сам понимал – бежать придется ему. Колян хромой, Водила за рулем.
Лена стояла на троллейбусной остановке в небольшой толпе и не отрываясь смотрела на перекресток, на «скорую». Она увидела, как из кузова выскочил человек и рванул к остановке.
Подъехал троллейбус. Человек бежал изо всех сил. Сквозь гудки и рев машин раздался оглушительный милицейский свист. Наперерез Ржавому быстрым шагом шел постовой милиционер. Но в последний момент Ржавый успел впрыгнуть в закрывающуюся дверь.
Троллейбус полз по Садовому кольцу. «Скорая» легко догнала его и ехала следом. А на небольшом расстоянии от «скорой» двигалась Гошина «Волга». Гоша хотел помочь Лене Полянской. И еще хотел приключений.
Получив в американском посольстве паспорт с визой, Лена вышла на Садовое кольцо и огляделась. Бандита, который успел вскочить в троллейбус, поблизости не было. Не было и «скорой». Зато она сразу заметила «Волгу».
Гоша широко улыбнулся, когда она открыла дверцу.
– Все, Ленка, уехали они. Этот, который за тобой рванул, крутился здесь еще минут двадцать, потом поговорил по сотовому телефону, сел в «скорую», и они все вместе куда-то укатили.
– Ну зачем ты влезаешь в это дело? – спросила Лена, усаживаясь рядом с Гошей.
– А мне интересно Куда поедем?
– На Пресню. Шмитовский проезд знаешь?
* * *
В добротном довоенном доме на Шмитовском жила тетка Лены, старшая сестра ее матери, Зоя Генриховна Васнецова.
Маму свою Лена не помнила, знала только по фотографиям и с детства пыталась поймать в лице тети Зои что-то такое, что помогло бы представить маму живой. Но отец говорил – сестры не были похожи ни капли. Младшая, Елизавета, была маленькая, худенькая, нежная – девочка-мотылек. И на свои любимые горные вершины она взлетала легко, как мотылек, и всю свою короткую двадцатипятилетнюю жизнь прожила легко и радостно.
Зоя была старше на десять лет. Крупная, монументальная, она шла по жизни тяжелым, мужским шагом и, маршируя по-солдатски, поднималась к другим вершинам – вершинам партийной карьеры.
Жесткость и непоколебимость, отпущенные на двоих сестер, достались старшей Зое, а на долю младшей, Лизы, выпали легкомыслие и женственность, которых с лихвой хватило бы на обеих.
Всю жизнь Зоя Генриховна проработала в Краснопресненском райкоме партии, дошла до должности первого секретаря, но тут как раз партии не стало. Не стало и мужа Зои Генриховны, Василия Васнецова, начальника отдела кадров крупного московского завода. Детей не было, и Зоя осталась одна в трехкомнатной квартире. Единственное, что волновало и радовало ее, – это бурная общественная деятельность. Она вмешивалась в жизнь улицы, делала замечания дворникам и ларечникам, доводила до исступления продавщиц в молочном магазине, могла, как мальчишку, отчитать какого-нибудь гориллопдобного охранника коммерческого банка или ночного клуба, к которому нормальный человек и подойти-то боится; могла даже ворваться в банк или казино и устроить скандал из-за того, что, машины на их стоянке перегородили тротуар, или из-за снятой со свежеотремонтированного фасада мемориальной доски, гласившей: «В этом доме с 1920 по 1921 год жил революционер Пупкин».
Кроме того, у нее хватало энергии кричать на коммунистических митингах, бесплатно, на общественных началах, распространять коммунистические газеты и вести активную работу в совете ветеранов при жэке. В результате всего этого Зоя Генриховна постепенно превратилась из статной, властной красавицы в склочную, неопрятную старуху, почти что районную сумасшедшую.