– Рубашку сменил, – объяснил он, – не могу целый день в одной ходить. Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.
Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.
– Давай, Вовчик, в клуб. А ты, – он обернулся к Борису, – уж извини, в машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.
Минут через двадцать машина остановилась в одном из тихих переулков в районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.
В тот же миг из подъезда появился швейцар в ливрее и распахнул заднюю дверцу:
– Андрей Иванович! Милости просим!
Внутри особнячок выглядел так, как Симаков представлял себе настоящий Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом, темно-синие наглухо задернутые шторы из тяжелого бархата, необъятные кожаные кресла. Пахло отличным табаком и дорогим мужским одеколоном.
Борис почувствовал себя неловко в своих побелевших от уличной соли ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут же снял с него и унес куда-то.
Так же бесшумно явился пожилой господин в безупречном черном костюме, тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье, проводил их в ресторанный зал, где стояло не более пяти столиков, отделенных друг от друга резными перегородками.
Их усадили за столик, покрытый белоснежной скатертью, зажгли старинную настольную лампу.
Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, но чтобы самому попасть в такое место – об этом он, рядовой врач, и не мечтал.
И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе по фильмам и книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут был уставлен стол, не могли присниться ему даже во сне.
Отправив в рот первый прозрачный кусочек малосольной семги, намазав поджаренный ломтик ржаного хлеба паюсной икрой, Симаков на несколько мгновений забыл обо всем на свете.
– Ну, рассказывай, что стряслось? – Андрей Иванович смотрел на него, ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.
– Я уволился из больницы потому, что там происходят странные вещи. Честно говоря, я испугался.
И он выложил всю историю с Полянской, опустив только те детали, которые дали бы понять его собеседнику, что подоплека происшедшего ему, Симакову, отлично известна.
Закончив свой рассказ красочным описанием ярости Зотовой, он вздохнул облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел в пальцах. Тут же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.
Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится, задумчиво спросил:
– Что-нибудь подобное раньше бывало?
– Искусственные роды, выкидыши и всякое такое – да, довольно часто. Возможно, чаще, чем в других больницах. Но я не задумывался над этим. Знаете, сейчас такое вредая, такая экология…
– И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственные роды?
Прежде чем ответить, Симаков немного помолчал будто пытаясь вспомнить.
– Пожалуй, больше на поздних, – медленно произнес он, – где-то с двадцатой до двадцать пятой недели.
Легкая тень пробежала по лицу Андрея Ивановича.
– И что ты сам обо всем этом думаешь, Бориска?
– Я думаю, что остался без работы, а у меня семья.
– Хорошо. С твоим трудоустройством что-нибудь придумаем. Хотя ты у нас гинеколог, а мы занимаемся фармацевтикой.
– Ну, необязательно к вам в фирму, – смутился Симаков, – у вас ведь связи по всей Москве.
– А как ты собираешься каждый день из своего Лесногорска в Москву и обратно ездить? Машины-то у тебя нет, – хитро подмигнул Андрей Иванович. Впрочем, врач ты неплохой, я знаю. Можешь при желании и на машину заработать, и квартиру свою на московскую обменять – все в твоих руках. Ты когда ординатуру кончаешь?
– В будущем году.
– Ну и отлично. Значит, говоришь, заведующая твоя в ярости была? Как ее зовут, я забыл?
– Зотова Амалия Петровна.
– А как зовут ту умницу, которая от вас сбежала?
– Полянская Елена Николаевна.
– Кто она, не знаешь случайно?
– Случайно знаю. В ее карте написано было. Она журналистка, заведующая отделом в журнале «Смарт».
– Есть такой журнал, слышал, – кивнул Андрей Иванович, – а теперь ответь честно, Бориска. Ты ко мне пришел, чтобы я разобрался с этой твоей Зотовой?
– Если честно, то да, – признался Симаков. – Понимаете, я, конечно, в герои не гожусь, но все-таки существуют же какие-то остатки профессиональной чести…
– Эка ты загнул. Бориска! – покачал головой Андрей Иванович. – Скажи по-человечески: стало тебе страшно, ну и жалко живого ребенка убивать. Это я пойму.
* * *
Когда они вышли, сыпал мокрый снег, дул ледяной ветер. После уютного клуба на улице показалось особенно противно.
– Ты сейчас домой? – спросил Андрей Иванович.
– Домой.
– Неохота небось на электричке после такого ужина? Все впечатления растрясутся. Ладно уж. Сейчас Вовчик меня завезет, а потом тебя в твой Лесногорск доставит. Со всеми удобствами.
– Да что вы, Андрей Иванович, – смутился Симаков, – я как-нибудь сам, своим ходом, спасибо вам большое.
– Ладно тебе! Не ломайся, как девица. Ты даже не представляешь, какое сейчас хорошее дело сделал. Садись в машину, поехали.
– Куда поедем? – спросил Гоша, когда маленькая прямая фигурка доктора Курочкина скрылась в подъезде.
– Домой!
– Не боишься?
– С тобой да с пистолетом – не боюсь. И потом, я не собираюсь там ночевать. Просто хочу проверить, были они у меня еще раз или нет. Вдруг какие-нибудь интересные улики оставили.
– А если они тебя где-нибудь у дома ждут?
– Ничего, мы их вычислим. У тебя пули для пистолета есть?
– Конечно, только я еще ни разу не стрелял из него. Даже не знаю, какой там газ – слезоточивый или нервно-паралитический.
«Волгу» Гоша оставил неподалеку от Лениного дома, виртуозно вписавшись между двумя «ракушками».