— Вижу, ты удивлена. Меня забавляет эта личина, но иногда она становится утомительной. — Без вкрадчивой улыбочки Эвиан стал совсем другим — набрякшие веки придавали ему усталый вид и как-то сразу прибавляли возраста.
— Личина? — переспросила она.
— Да, придуманный образ. Разве не все мы носим их под тиранией застывшего Времени? Клаудия, мы можем поговорить здесь без чужих ушей?
— Здесь, во всяком случае, безопаснее, чем в доме.
— Пожалуй. — Он повернулся к ней. Зашуршал бледный шелк костюма, и на Клаудию дохнуло волной тонких духов, которыми он щедро пользовался. — Послушай меня внимательно. Мне нужно поговорить с тобой, а другой возможности может не представиться. Ты слышала когда-нибудь о Стальных Волках?
Опасность. Клаудия сразу почувствовала ее и поняла — нужно быть крайне осторожной.
— Джаред — весьма разносторонний наставник. Стальной Волк был геральдическим символом лорда Каллистона, первого узника Инкарцерона, отправленного туда за изменнические замыслы против королевской власти. Но это случилось несколько веков назад.
— Точнее, сто шестьдесят лет, — пробормотал Эвиан. — И больше ты ничего не знаешь?
— Нет, — ответила Клаудия, и это было правдой.
Эвиан торопливо огляделся.
— Так будет тебе известно, что «Стальными Волками» называется также секретная организация придворных и… скажем так, оппозиции, стремление которых — прекратить нескончаемую игру в «чудесную Эпоху» и сбросить иго династии Аваарна. Во главе государства должна стать королева, которая не будет глуха к чаяниям своих подданных и позволит им… нам жить так, как мы захотим. Которая откроет Инкарцерон.
Сердце девушки затрепетало от страха.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Клаудия?
Она понятия не имела, что отвечать и как себя вести. Закусив губу, она смотрела на появившегося из-под арки ворот Медликота, который словно кого-то искал.
— Полагаю, да. Вы принадлежите к этой организации?
Эвиан, тоже заметивший секретаря, поспешно сказал:
— Возможно. Я очень рискую, говоря сейчас с тобой, но, мне кажется, у тебя весьма мало общего с отцом.
Высокая темная фигура Медликота пересекла подъемный мост и направилась к ним. Эвиан, вяло помахав ему рукой, добавил:
— Поразмысли над моими словами. О графе Стэна мало кто будет скорбеть. — Он поднялся. — Не меня ли вы ищете, дорогой сэр?
Джон Медликот, как всегда немногословный, отвесил поклон Клаудии и повернулся к лорду Эвиану.
— Вас, милорд. Смотритель передает вам свои наилучшие пожелания и извещает, что из дворца вам присланы несколько депеш.
Он протянул ему кожаный бювар. Эвиан изящным жестом принял его.
— Прошу прощения, моя дорогая, — с улыбкой Сказал он. — Мне нужно прочесть их.
Клаудия, сделав неуклюжий реверанс, смотрела вслед маленькому человечку, как он неспешно семенит подле степенно выступающего секретаря, разглагольствуя о видах на урожай и на ходу вытаскивая бумаги из бювара. В задумчивости она крошила в пальцах хлеб.
«О графе Стэна мало кто будет скорбеть» — неужели речь шла об убийстве? Говорил ли он искренне, или тут какая-то ловушка? Уж не решила ли королева проверить преданность будущей снохи? Неизвестно, что может оказаться большей ошибкой — сохранить разговор в тайне или рассказать о нем отцу.
Она швырнула хлеб в темную воду рва, наблюдая, как крупные кряквы, выгнув шеи с блестящим зеленым оперением и клюясь, отгоняют своих более мелких сородичей. Всю свою жизнь Клаудии приходилось пробираться сквозь лабиринт интриг и притворства, и единственный, кому она доверяла, был Джаред. Девушка смахнула крошки с ладоней. Внезапно на палящем солнце ее прохватил озноб — этот единственный человек, возможно, умирал.
— Клаудия. — Эвиан уже вернулся. В руках он держал письмо. — Чудесное известие от вашего жениха, моя дорогая. — Он взглянул на нее, ничем не показывая своих истинных чувств. — Каспар сейчас в пути, неподалеку отсюда и завтра собирается навестить вас.
Окончательно выбитая из колеи, Клаудия едва выдавила натянутую улыбку и бросила уткам остатки хлеба. Через считанные секунды от плававших на поверхности кусочков ничего не осталось.
Кейро захватил с собой все, что только смог — лучшее из одежды, золото, драгоценности, кремневое ружье. Мешок получился, надо думать, чертовски тяжелым, но жалоб ждать едва ли стоило — Финн знал, что его побратиму куда тяжелее было бы расстаться с трофеями. Сам он взял только смену одежды, немного еды, рапиру и Ключ — больше ему ничего не пригодится. Награбленные сокровища вызывали в нем отвращение к самому себе, и, вспомнив испепеляющий, полный презрения взгляд Маэстры, Финн с треском захлопнул крышку сундука.
Впереди замаячил фонарь Гильдаса, и Финн припустил бегом вслед за Кейро, то и дело тревожно оглядываясь назад. Ночи в Узилище чернильно-темны, но само оно всегда бодрствует. Вот и сейчас над ними щелкнул, раскрываясь, красный огонек Глаза и повернулся вслед бегущим. От этого звука у Финна по телу пробежали мурашки. Инкарцерон никогда не оставлял своих Узников без присмотра. Он играл с ними, позволяя убивать друг друга, скитаться по его лабиринтам, сражаться и любить, а потом, когда это ему вдруг надоедало, устраивал мучительное для них Усиление Режима, изменяя самое свое строение. Возможно, забавляясь так со своим единственным развлечением, он знал, что путь на Свободу для них закрыт.
— Скорее! — нетерпеливо произнес Гильдас. В руках у него был только ранец с едой и снадобьями и посох. Закинув то и другое за спину, он взглянул на шедшую вверх лестницу. — Поднимаемся в проход; на верхней площадке может быть охрана, так что я пойду первым. До двери всего пару часов пути.
— По землям Обывателей, — пробормотал под нос Кейро.
Гильдас холодно взглянул на него:
— Ты еще можешь вернуться.
— Нет, старик, уже не может.
Финн повернулся на месте. Кейро в тот же миг стал с ним рядом.
Отделяясь от стен туннеля и появляясь из тени, с самодовольным видом один за другим выходили на свет воины Дружины — с красными от кета глазами, арбалеты натянуты, ружья наготове. Большой Арко, ухмыляясь, разминал плечи, Амоз помахивал боевым топором.
Йорманрих стоял, возвышаясь среди своих телохранителей. Глаза его пылали злобой, потеки алого сока на бороде казались следами крови.
— Вы все останетесь здесь, — прорычал он. — И Ключ тоже.
Множество глаз смотрело на него из перехода, и были те глаза черны, и взгляд их насторожен. «Покажитесь», — призвал он, и вышли к нему дети. Одежда их была вся в лохмотьях, а тела покрыты язвами. Полые трубки были у них вместо вен, и проволока — вместо волос. И простер Сапфик руку и, коснувшись их, сказал: «Вы станете спасением нашим».