Дюжий мужчина неистово закричал с акцентом жителя Триеста:
— Я голоден! Убью любого, кто помешает мне! Откройте эту штуку!
Остальные молчали, но было ясно, что все ждут от Бартона отпора. Однако вместо этого он произнес:
— Открывайте сами, — и отвернулся.
Остальные колебались. Они уже видели пищу и ощутили ее сладостный аромат. У Казза даже текли слюни из приоткрытого рта.
Но Бартон постарался успокоить своих товарищей.
— Посмотрите на толпу, — произнес он. — Через минуту начнется драка. Пусть дерутся за свой кусок. Поймите, я не боюсь драки, поймите, — добавил он, сердито глядя на своих приверженцев. — Просто я уверен, что у всех нас цилиндры будут полны пищи уже к вечеру. Эти цилиндры, назовем их чашами, если вы не возражаете, нужно только оставить в скале — и они наполнятся. Это же совершенно ясно. Именно для этого в центре камня была оставлена чаша.
Он подошел к краю шляпки гриба, нависшей почти над самой водой, и спрыгнул вниз. К этому времени вся верхушка гриба была до предела заполнена людьми, и еще больше пытались взобраться.
Здоровяк схватил кусок мяса и впился в него, но кто-то попытался вырвать сочащийся соком кусок прямо у него изо рта. Мужчина зарычал от ярости и, внезапно протаранив стоящих между ним и рекой, спрыгнул со шляпки и бросился в воду. Тем временем мужчины и женщины, крича и толкая друг друга, боролись за остатки пищи и вещей из цилиндра.
Здоровяк, прыгнувший в воду, дожевывал остатки мяса, лежа на спине в воде. Бартон внимательно наблюдал за ним, ожидая, что речные хищники не упустят такого мгновения. Но все было спокойно, и мужчину медленно относило вниз по течению.
Скалы к северу и югу по обеим берегам реки были заполнены дерущимися людьми.
Бартон двинулся в сторону, вышел из толпы и сел. Члены его группы собрались возле и наблюдали за шумной, колышущейся массой дерущихся. Камень для чаш был сейчас похож на гриб-поганку, облепленную личинками навозных мух. Очень шумными личинками. Некоторые были красными, так как уже пролилась кровь!
Наиболее удручающим в этой сцене была реакция детей. Те, что были поменьше, держались вдали от камня, но понимали, что в чаше была пища. Они плакали от голода и страха, вызванного криками и дракой взрослых у камня. У девчушки, спутницы Бартона, глаза были сухими, но она тряслась от страха. Сидя у него на руках, она обвила ручонками его шею. Бартон погладил ее по спине и пробормотал слова поддержки, которые она не могла понять, но их тон помог ей успокоиться.
Солнце клонилось к закату. Через два часа оно наверняка спрячется за похожую на башню гору на западе. Хотя настоящие сумерки, вероятно, наступят гораздо позже. Сколько длится здесь день, пока определить было невозможно. Стало жарче, но даже на солнце можно было сидеть, не опасаясь перегрева. К тому же постоянно дул легкий прохладный ветерок.
Казз начал знаками объяснять, что надо развести огонь, указывая при этом еще и на кончик бамбукового копья. Очевидно, он хотел обжечь острие, чтобы оно стало тверже.
Бартон достал металлический предмет, взятый им из чаши, и внимательно осмотрел. Он был из твердого, обработанного металла цвета серебра, прямоугольной формы, плоский, длиной в два и толщиной в половину дюйма. На одном его конце было небольшое отверстие, на другом — что-то похожее на выступающую часть ползунка. Бартон надавил на этот выступ. Ползунок немного сместился вниз, и из отверстия на другом конце выскользнул проводок диаметром в пару сотых дюйма и длиной приблизительно в полдюйма. Даже при ярком солнечном свете он ослепительно сверкал. Бартон прикоснулся кончиком провода к стеблю травы, и тот сразу же сморщился. Когда Бартон приложил этот проводок к бамбуковому копью, в дереве образовалось крохотное отверстие. Бартон вернул ползунок в прежнее положение, и провод, подобно голове медной черепахи, спрятался в серебристый панцирь.
И Фригейт, и Руах не могли скрыть удивления при виде энергии, таившейся в столь крохотном брусочке. Для того, чтобы проводок раскалился добела, требовалось очень большое напряжение. Сколько раз сможет сработать эта батарея или, может быть, миниатюрная ядерная установка? И можно ли ее перезарядить?
Было много вопросов, на которые нельзя было в данный момент ответить. Возможно, на них не удастся ответить никогда. Но сейчас был главным только один вопрос — каким образом удалось вернуть их к жизни в омоложенных телах??? И кто бы это ни сделал, в его распоряжении были средства, подобные божественным! Однако рассуждения об этом хотя и давали пищу для разговора, но ничего не проясняли.
Через некоторое время толпа рассеялась. Пустой опрокинутый цилиндр валялся на верхушке камня для чаш. Там же лежало и несколько тел, а многие мужчины и женщины, слезшие с камня, получили ранения. Бартон решил обойти толпу.
У одной женщины было расцарапано все лицо. Она всхлипывала, но никто не обращал на нее внимания. Мужчина сидел на земле, держась за поясницу, на которой были отчетливо видны следы острых ногтей.
Из четверых, оставшихся на шляпке гриба, трое пришли в сознание, когда на их лица плеснули водой из чаши. Четвертый же, невзрачный, маленький мужчина, был мертв — кто-то свернул ему шею.
Бартон вновь посмотрел на солнце и сказал:
— Я не знаю точно, когда наступит время ужина. Поэтому предлагаю вернуться сюда, как только солнце спрячется за горой. Мы установим наши чаши, или называйте их как хотите, в углубления. А затем будем ждать. А пока что…
Тело мертвеца можно было бы тоже выбросить в реку, но можно было использовать его и получше. Бартон сказал остальным о своих намерениях. Они сбросили труп с камня вниз и, подхватив его на руки, потащили через равнину. Фригейт и Галеацци, в прошлом купец из Триеста, несли труп первыми. Фригейт не напрашивался на эту работу, но когда Бартон попросил его, он утвердительно кивнул и, подхватив ноги мертвеца, пошел впереди. Галеацци же нес труп, держа его за подмышки. Алиса шагала рядом с Бартоном, ведя девочку за руку. Кое-кто из толпы бросал любопытные взгляды. Слышались замечания и вопросы, но Бартон не обращал на это внимания. Ярдов через семьсот труп перешел на руки Казза и Моната. Ребенка, казалось, вовсе не смущал мертвец. Девочка даже проявляла любопытство к первому трупу, совершенно не пугаясь его обожженного вида.
— Если она действительно из древних кельтов, — заметил Фригейт, — то, скорее всего, привыкла видеть обожженные тела. Если только мне не изменяет память, кельты сжигали свои жертвы живьем в больших плетеных корзинах во время различных религиозных ритуалов. Я вот только не помню, в честь какого бога или богини проводились подобные церемонии. Жаль, что у меня нет библиотеки, куда я мог бы обратиться за справками по этому вопросу. Как вы думаете, у нас здесь будет хоть одна библиотека? Мне кажется, я свихнусь без чтения!
— Посмотрим, посмотрим, — успокоил его Бартон. — Если нас не обеспечат библиотекой, то мы создадим собственную. Если это вообще возможно сделать.