Он сел на заднее сидение и тихо произнес:
— Домой, Джеймс. Домой, мой мальчик.
Красавица машина плавно тронулась с места, мотор заурчал, и они помчались по длинной извилистой дороге. Над ними искрился светом зеленый свод, образованный ветвями высоких деревьев.
— Хм-м. Не слишком ли узкой получилась дорога? — спросил себя Том. — А впрочем, какого черта? Транспорта тут будет немного.
Когда лес поредел, они поехали вдоль озера. На водной глади покачивались утки, лебеди и гуси. Цапли и журавли ловили на мелководье рыбу и лягушек. Отовсюду доносился гогот и причудливые крики птиц.
Дорога увела их от Терпинвиля к торцу огромного помещения.
— Если бы я не знал, что тут стена, то никогда бы не догадался, прошептал Том. — Такое впечатление, словно дальше тянется лес, а за ним начинаются холмы. Если не упрешься лбом, то и не поймешь, что это иллюзия.
Терпинвиль располагался в середине помещения — примерно в двух целых и семи десятых мили от входа. Однако извилистая дорога, петляя между холмами, занимала не меньше десяти миль. Кроме того, Том мог отправиться в город по другой проселочной дороге, которая была длиннее первой почти в два раза.
Время от времени за деревьями мелькали золотые крыши города, и его сердце наполнялось гордостью. «Том! Это же все твое!»
Когда они выехали из темного леса и помчались к ажурным воротам Терпинвиля, ему захотелось увидеть толпы встречающих людей, цветы и большой духовой оркестр. Однако город пока оставался безлюдным и тихим.
— Столица призраков перед своим пробуждением! Но настанет час, и ее заполнят голоса людей!
Машина остановилась перед «Бутоном розы». Том вышел на главную аллею и направился к центральному фонтану. Сняв с декоративного крюка серебряный кубок, он зачерпнул крепко пахнувшую жидкость и попробовал ее на вкус.
— О парни! Это лучшее, что есть на свете! Теперь нужна только старая компания, музыка, сигаретный дым и смех… Мне надоело пить в одиночку и болтать с самим собой.
Он вошел в «Бутон розы» и вызвал лифт, украшенный драгоценными камнями.
Поднявшись на третий этаж, Том торопливо осмотрел свой кабинет, устроился в кресле рядом с огромным пультом и приступил к поиску.
Через три недели он понял, что при желании может воскресить не только сорок человек, но и целых две тысячи.
— Это будут небеса для бедных ниггеров, — сказал он своим семерым товарищам на одном из званых вечеров, которые они проводили все реже и реже. — Балдежный мир, где исполняются любые желания. Ребята будут в полном отпаде!
Том усмехнулся, заметив, что Фрайгейт вздрогнул при словах о «небесах для ниггеров». Питер был либералом и находил такие термины омерзительными.
Том и сам не потерпел бы их от других — тем более от белых. Но он употреблял эти слова без всяких стеснений. Когда Фрайгейт спросил его, почему он так поступает, Том ответил, что это старая земная привычка, от которой он никак не мог избавиться.
— Ты взрослый человек и достаточно долго жил в Мире Реки, сказал Нур. За такое время можно избавиться от любой дурной привычки.
— А разве она кому-то мешает?
— Самоуничижение как метод лечения душевных ран, — с усмешкой сказал Фрайгейт.
Том Терпин молча отошел к другому концу стола.
— Когда ты пригласишь нас взглянуть на твой мир? — спросила Афра.
— В следующую пятницу. Устроит? Такого вы еще не видели, поверьте! Я рассказал о вас друзьям, и они не против, чтобы вы пришли. Но только знайте свое место. Вы там будете в гостях.
Терпин засмеялся и удалился в свой личный мир.
— После шестидесяти семи лет, проведенных здесь, на нем еще гноятся язвы Земли, — тихо произнес Фрайгейт.
— Он никогда не станет «продвинувшимся», если не искоренит в себе это зло, — сказал Нур. — Я имею в виду последствия расового произвола.
Порожденное на Земле зло не всегда умирало в Мире Реки. Однако, по мнению Нура, человечество в общей массе продвигалось вперед к этическому и духовному совершенству.
— То есть, говоря простым английским языком, ты утверждаешь, что многие стали лучше, чем были? — спросил Бертон.
— Да. Мир Реки углубляет нашу человечность. Но изменения редко происходят без боли. — Помолчав какое-то время, Нур добавил: У Тома много хороших качеств. Он веселый и отважный человек, и с ним легко общаться, если никто не наступает ему на пальцы. Однако он никогда не сожалел о своем сутенерстве. А человек, заставлявший женщин торговать своим телом, сам является духовной проституткой. Том целиком и полностью увяз в этом отвратительном и грязном промысле. Ему приходилось бить и убивать. Вот он и променял сочувствие к людям на презрение и цинизм.
Наступила тишина.
— И что же дальше? — спросил Фрайгейт.
— Говоря о Томе, я имею в виду каждого из вас. Вы спрятались в своих маленьких мирах, позабыв о других и о своей первоначальной цели. Но разве может человек развиваться в вакууме?
— Конечно, может, — ответил Фрайгейт.
— Хорошо. Посмотрим, что из этого получится, — произнес Нур.
В отличие от семерых товарищей, мавр решил остаться в своей прежней квартире.
— Ее для меня вполне достаточно.
— Но это вызовет осложнения, — сказал Бертон. — Некоторые из недавно воскрешенных могут польститься на свободные миры. И тогда, чтобы захватить их, они пойдут на все — даже на кровопролитие.
Бертон, Фрайгейт и Бен беседовали об ограничениях на воскрешение людей.
— Только не надо оживлять актеров, режиссеров и кинозвезд, — сказал Фрайгейт. — Это отъявленные эгоисты, зараженные противоречиями и недоверием.
Какое-то время они могут казаться прекрасными собеседниками, но потом из них начинает вылезать себялюбие, и они становятся настоящими чудовищами.
— Значит, накладываем запрет на всех актеров? — спросил Бертон.
— На всех, — поддержала Бен. — Я их тоже знала. Просто страшно подумать, во что они превращали мои пьесы.
— Конечно, здесь могут быть некоторые исключения, — сказал Фрайгейт. Однако продюсеров сюда точно пускать не стоит. Таких безжалостных и хладнокровных существ можно держать только в террариуме для крокодилов.
Запомните мои слова! Не воскрешайте продюсеров — особенно из Голливуда. Это не люди, а что-то зубастое, прожорливое и отвратительное.
— Я так понял, их можно отнести к одному подклассу с политиками, произнес Бертон.
— О, да. Политики и чиновники вообще не достойны упоминания. Лжецы и предатели с гибкими спинами.
— Неужели все? — спросила Бен.
— Как будто ты сама не знаешь, — ответил Бертон.