А я занята в своей студии. Никогда не думала, что захочу стать актрисой. Но, оказывается, могу играть, мне обещают большое будущее, причем не в театре, а в кинематографе. Пока приглашают на второстепенные роли, но уже есть из чего выбирать.
Две недели назад к нам на репетицию явился американец по фамилии Диккенс. Смешной огромный янки в белом костюме, при знакомстве сразу предупреждает, что зовут его не Чарлз, а Дуглас и к великому английскому писателю он не имеет никакого отношения.
На репетиции я плясала «цыганочку», потом била чечетку, потом спела под гитару романс «Гори, гори, моя звезда». У янки потекли настоящие крупные слезы. Теперь каждый вечер он заезжает за мной в своем открытом черном автомобиле и протяжно сигналит у подъезда. Багровые розы, огромные, пухлые, на фоне белоснежного костюма, навевают не самые радостные воспоминания. Но хватит об этом. Все осталось там, в России. Дуглас Диккенс – это не купец Болякин.
Сегодня, всего час назад, он предложил мне отправиться с ним в Америку, в Голливуд. Оказывается, он очень богат и вкладывает деньги в кино. Не знаю, получится ли что-нибудь путное. Я никогда не была суеверной, но на этот раз боюсь сглазить. Однако, кажется, проснулся и плачет Мишенька, а у меня так слипаются глаза, что буквы плывут".
* * *
– Чем ты так увлеклась? – Дмитрий Владимирович подошел так тихо, что Варя вздрогнула,
Он взял у нее из рук книгу. На обложке была фотография американской кинозвезды тридцатых годов Софи Порье.
– Никогда не думала, что она была русской, – сказала Варя, – оказывается, ее звали Софья Константиновна Батурина, и псевдоним Порье она взяла себе в память о своей первой любви. Здесь выдержки из ее дневника, потрясающая любовь с каким-то несчастным старым графом, которого отравила сумасшедшая жена. Совершенно реальные события интереснее любого романа.
– Ну, во-первых, далеко не все события, описанные здесь, реальны. Многое придумано, ведь проверить нельзя.
– Ну, если это и выдумки, все равно интересно. Книга валялась на тумбочке у кровати, ты тоже ее читал, не мог оторваться. Между прочим, если ты посмотришь внимательно, то заметишь, как мы с ней похожи. А она считалась одной из самых красивых актрис довоенного кино. Гениально танцевала чечетку и пела русские романсы. Ну, посмотри. – Варя пролистала вкладку с иллюстрациями, показала несколько фотографий, повертела головой, повторяя ракурсы, в которых была заснята Соня Батурина.
– Да, действительно что-то есть, – кивнул Мальцев.
– Кстати, на портрете, который висит в гостиной, не она ли, не Софья Батурина в юности? Она ведь описывает в своем дневнике, как граф рисовал ее с брошкой у горла.
– Она. Паша увлекается старым голливудским кино, особенно фильмами тридцатых. Вот и купил этот портрет, когда узнал, что на нем Софи Порье в юности.
– А что, брошка, которую она зарыла в саду, действительно такая дорогая? Интересно, нашел потом кто-нибудь эту серебряную шкатулку?
– Ладно, хватит, – Мальцев внезапно повысил голос, у него стали неприятные злые глаза, – ты бы лучше к экзаменам готовилась, читала то, что надо по программе.
За окном послышался звук мотора Мальцев взглянул на часы и отправило вниз, в гостиную. Варя подбежала к окну и увидела, как въезжает в ворота голубой седан Павла Владимировича.
Через несколько минут раздались шаги по лестнице. Прежде чем они поднялись в кабинет и закрыли за собой дверь, Варя услышала обрывок разговора. Дмитрий Владимирович был сильно раздражен и говорил на повышенных тонах, почти кричал что случалось с ним редко.
– Он сказал, с чем это связано? Паша, сосредоточься, пожалуйста. Возьми себя в руки. Он ведь не на экскурсию туда пришел, не ради расширения общего кругозора.
– Митя, не кричи. Там вроде бы дело об убийстве тележурналиста, но никаких подробностей я не знаю. Как ты понимаешь, оперативник профессору Удальцову подробностей не докладывал, а Удальцов мне – тем более. Существует тайна следствия.
– Хорошо, Павлик, тележурналист это хоть что-то. Это уже теплее. Я попробую уточнить в прокуратуре… Вот что, позвони ему, пусть даст оперативнику твой телефон, пусть скажет, что ты уже в Москве. Ну, придумай какой-нибудь предлог.
Хлопнула дверь кабинета. Голоса затихли.
Беляева готова была приехать в следственный отдел прямо с утра. Она сообщила, что у нее есть два часа свободного времени, с десяти до двенадцати. Но Илья Никитич представил, сколько любопытных под разными невинными предлогами станет заглядывать в его маленький кабинет, когда по УВД пойдет слух, что у него сидит сама Елизавета Беляева. Вряд ли удастся нормально побеседовать.
– Если не возражаете, я лучше подъеду к вам домой, прямо сейчас.
– Да, конечно. – Она подробно объяснила, как добираться.
Илья Никитич, ожидал, что попадет в роскошную квартиру, где комнат не меньше пяти, а скорее всего, это будет двухэтажный пентхауз со стеклянной оранжереей в одной из так называемых «лужковских» новостроек для очень богатых людей.
Но оказалось, телезвезда живет в обычном сталинском доме, в трехкомнатной квартире, без всяких оранжерей.
Без грима, в джинсах и свитере, Беляева выглядела, пожалуй, даже привлекательней, чем на экране. Во всяком случае, так показалось Илье Никитичу, который вообще не любил подкрашенных женских лиц.
* * *
– Чай? Кофе?
– Если чай в пакетиках, то лучше кофе.
– А если кофе растворимый, то лучше чай, – она улыбнулась, – я сварю кофе потому что сама еще не завтракала. Честно говоря, я только что встала и все никак не могу проснуться.
Илья Никитич заметил, что глаза у нее действительно сонные, даже как будто воспаленные.
– Значит, убийцу Артема пока не нашли? – спросила она, стоя у плиты и следя за пеной, поднимающейся в большой медной турке.
– Пока нет. Сколько лет вы были знакомы с Бутейко?
– Лет пять, не меньше, – она сняла турку с плиты, разлила кофе по маленьким чашкам, села напротив, – вам, вероятно, уже сообщили, что у нас с Артемом сложились очень скверные отношения.
– Да, мне говорили, и я видел несколько старых передач в записи.
– Какие именно передачи, если не секрет? – Она отхлебнула кофе, поморщилась, потому что он был слишком горячий, встала, достала из холодильника пачку грейпфрутового сока. – Вам налить?