— Приятно познакомиться вживую. — Я пожал ему руку. — А по выговору не скажешь, что вы лондонец.
— Так я брамми. Из Бирмингема, — уточнил он. — Кстати, никогда раньше не встречал вас на подобных мероприятиях.
— Это мой первый выход в свет, — объяснил я.
— Тогда держитесь за меня, я вас возьму под крыло, — предложил он. — Помню, как сам впервые оказался на конференции, так у меня натурально поджилки тряслись, все думал, как бы чего не сморозить. Сейчас к стенду, потом разбежимся по номерам, распакуемся, сполоснемся. А потом… Со мной на самолете летела целая куча детишек. Честное благородное. Одного тошнит, другой обгадился, и так по кругу. Ревели одновременно не меньше десятка сразу. Устал я.
Мы подошли к стенду конференции, взяли наши значки и программы.
— Не забудьте записаться на прогулку с привидениями, — напомнила улыбающаяся дамочка у стенда. — Каждый вечер прогулка с привидениями, специальный тур по Новому Орлеану, набор в группу не больше пятнадцати человек, так что спешите записываться!
В номере я помылся, кое-как постирал одежду в ванне, развесил на просушку. Смены у меня не было.
Потом сел голым на кровать и принялся листать бумаги, обнаруженные в портфеле Андертона. Просмотрел его доклад, но не вчитывался — голова не работала. Однако в папке был не только доклад.
На обороте пятой страницы, на чистом листе, Андертон убористо, четко написал вот что: «Будь мир идеален и совершенен, в нем можно было бы беспрепятственно трахаться, не тратя на это никаких эмоций. А каждый поцелуй или касание, наполненные эмоциями, заставляют тебя отдавать кусочек своего сердца — и отдавать безвозвратно. И так до тех пор, пока от тебя ничего не…» Дальше было неразборчиво — то ли «останется», то ли еще какое слово.
Когда моя единственная смена одежды почти высохла, я натянул ее на себя и спустился в бар отеля. Кэмпбелл уже поджидал меня, попивая джин с тоником. Еще одна порция стояла на столе нетронутая. Кэмпбелл деловито размечал программку конференции — он обвел кружочками номера всех докладов, которые собирался послушать.
— Правило номер один, — объяснил он, — посылайте на фиг все доклады до полудня, если только докладчик не вы, — и тут же показал, что мой доклад он подчеркнул, — значит, собирается послушать.
— Никогда раньше не выступал, — признался я. — На конференции.
— Плевое дело, Джексон, — небрежно успокоил меня бирмингемец. — Полная фигня. Знаете, как я обхожусь?
— Нет.
— Просто зачитываю текст по бумажке. Потом отвечаю на вопросы — треплюсь. Но, заметьте себе, треплюсь активно, а не пассивно. Это самая лучшая часть — трепаться. Словом, говорю вам, плевое дело.
— Знаете, вот с этим у меня как раз не очень, я имею в виду — м-м… с трепотней, — произнес я. — Я слишком честен.
— Ну тогда просто кивайте в ответ на каждый вопрос и с умным видом говорите: «О, это хороший вопрос, он касается тех аспектов, которые я вынужден был затронуть в докладе лишь поверхностно, будучи ограничен регламентом». Они и отлипнут. А если какой псих и пристанет, мол, у вас тут ошибочка вышла, тогда делаете так: напыживаетесь и говорите: дескать, важнее не то, во что легко поверить, а истина.
— И как, это срабатывает?
— На все сто! Помню, несколько лет назад читал я доклад о происхождении религиозных сект в персидских войсках. В эти секты с равным успехом шли и индуисты, и мусульмане, потому что почитание богини Кали появилось позже. А началось все со своего рода тайного манихейского общества…
— А, ты все еще несешь эту чушь?
Это произнесла внезапно появившаяся возле нашего столика высокая бледная женщина с нещадно выбеленными волосами. Наряд ее отличался какой-то агрессивностью, богемной небрежностью и к тому же был слишком теплым, не по погоде. Я легко представил себе, как она едет на велосипеде — прогулочном, у которого спереди корзинка.
— Несу чушь? К твоему сведению, я, черт дери, пишу об этой «чуши» книгу! — воскликнул Кэмпбелл. — Ладно, вот что… Кто идет со мной гулять по Французскому кварталу, пробовать новоорлеанские соблазны?
— Я пас, — без улыбки отказалась беловолосая. — Познакомь-ка меня со своим приятелем.
— Джексон Андертон из Хоупвеллского колледжа, — представился я.
— А-а, доклад по разносчицам кофе, девочкам-зомби? — Вот тут она заулыбалась. — Как же, видела в программе. Очень занятно. Еще одна штука, которой мы обязаны Зоре Нил Харстон, да?
— Как и «Великому Гэтсби», — парировал я.
— А разве Харстон была знакома со Фрэнсисом Скоттом Фитцджеральдом? — удивилась беловолосая. — Вот не знала. Да, забываешь, что тогда нью-йоркский литературный круг был очень узок, все друг друга знали, а для гениев и расовые разграничения готовы были отменить.
— Отменить? — Кэмпбелл саркастически хмыкнул. — Зато ценой какой кровушки! Чтоб вы знали, Харстон умерла в нищете, работала уборщицей где-то во Флориде. И при жизни никто знать не знал, что она писательница, а уж про ее совместную с Фитцджеральдом работу над «Гэтсби» и подавно. Что ты, Маргарет! Это такая история — плакать впору.
— Но потомки не забудут ее вклада и ее судьбы, — четко сказала Маргарет и пошла прочь.
— Когда вырасту, хочу стать как она, — пошутил Кэмпбелл, глядя вслед высокой фигуре в богемном балахоне.
— Почему? — не понял я.
Он перевел взгляд на меня и ответил:
— Все дело в том, как относиться. Вы правы. Кто-то из нас пишет бестселлеры, а кто-то их читает. Кто-то получает премии, а кто-то нет. Но важнее всего оставаться человеком, так ведь? Важнее всего, насколько ты хороший человек. И еще важно быть живым.
Кэмпбелл похлопал меня по плечу.
— Ну, пошли. Сегодня покажу вам интересный антропологический феномен, о котором читал в Интернете. Такого вы у себя, в своей кентуккийской глухомани, не увидите. А именно — женщин, которые в обычных обстоятельствах не покажут свои титьки даже за тысячу баксов, а тут с радостью вывалят все добро наружу перед толпой, и все за дешевенькие пластмассовые бусы.
— Бусы — это какое-то универсальное средство в торговле, — заметил я.
— Да, и об этом, черт дери, тоже есть доклад. Ну все, пошли. Пили когда-нибудь коктейль с желе?
— Нет.
— И я тоже. Но это будет омерзительно. Так что идемте, попробуем.
Мы расплатились за выпивку, и мне пришлось напомнить Кэмпбеллу, чтобы оставил на чай.
— Кстати, насчет Фитцджеральда, — спохватился я. — Как звали его жену? [39]