Я поймал Макса Левберга в неудачное время. Он висел на телефоне, говорил, яростно жестикулируя и ругаясь, как пьяный матрос. Что-то насчет судебного процесса в Сент-Поле, на котором он предположительно должен был выступать как свидетель. Я притворился, что делаю пометки в блокноте, разглядывал внимательно пол, пытаясь не прислушиваться к тому, как он шаркает ногами под столом, дергая все время за телефонный провод.
Наконец он с размаху кидает трубку.
— Ты их схватил за шиворот, — быстро говорит он мне, что-то ища среди завалов бумаг на столе.
— Кого?
— «Дар жизни». Я вчера вечером прочитал всю пачку документов. Типичная гнусная долговая страховка. — Он поднимает увесистую папку с бумагами с угла стола и с размаха падает на стул. — Ты знаешь, что такое долговая страховка?
Мне кажется, я знаю, но боюсь, что он потребует подробного определения.
— Черные называют ее «страхоуличной». Дешевые мелкие полисы продаются людям с низкими доходами у них дома.
Агенты, которые распространяют их каждую неделю, приходят за взносами и ведут в платежных книжках, которые остаются у застраховавшихся, особую долговую колонку. Они наживаются на темных, необразованных людях, а когда те делают на основании полисов заявки на страховочные суммы, компании им отказывают. Извините, но это или то не подпадает под оплату. Они чрезвычайно изобретательны, когда ищут повод для отказа.
— И с ними никогда не судятся?
— Редко. Исследования показали, что только один из тридцати недобросовестных отказов доходит до суда. Компании это знают, конечно, и этим пользуются. И, обрати внимание, они охотятся за представителями низших классов, зная, что эти люди боятся юристов и законов.
— А что бывает, когда на компанию подают в суд? — спрашиваю я.
Макс машет рукой то ли на жука, то ли на муху, и при этом две страницы взлетают со стола и медленно планируют на пол. Он сильно трещит суставами пальцев.
— Вообще-то ничего особенного, В стране было несколько громких процессов, когда присудили выплатить в виде возмещения ущерба суммы держателям страховок. Я сам в двух или трех принимал участие. Но присяжные не очень охотно делают миллионерами простаков, которые покупаются на дешевую страховку. Поразмысли над этим. Вот, например, пострадавший имеет пять тысяч долларов согласно медицинским документам, которые определенно подлежат оплате по условиям полиса. Но компания отвечает «нет». А сама компания имеет капитал, скажем, двести миллионов. На судебном процессе адвокат пострадавшего просит присяжных о выплате просимых пяти тысяч, а также требует, чтобы компанию присудили к выплате нескольких миллионов за моральный ущерб.
Но это редко удается. Они дадут пять, бросят как подачку еще десять тысяч возмещения ущерба, и опять же компания оказывается в выигрыше.
— Но Донни Рей Блейк умирает. И умирает потому, что ему не могут сделать пересадку костного мозга, а это входит в перечень оплачиваемых услуг. Я прав?
Левберг ехидно улыбается:
— Ты прав, это так, действительно. Основываясь на том, что родители тебе рассказали. А это всегда, как правило, недостаточно точно.
— Но если все правда? — спрашиваю я, указывая на бумаги.
Он пожимает плечами и опять улыбается:
— Тогда это хорошее дело. Не великое, но хорошее.
— Не понимаю.
— Это просто, Руди. У нас здесь штат Теннесси. Страна тысячных, а не миллионных приговоров. Здесь никто никому не присуждает крупные возмещения ущерба. Присяжные у нас народ чрезвычайно консервативный. Доход на душу населения довольно низкий, так что присяжные везде с трудом идут на то, чтобы обогащать своих соседей. В Мемфисе особенно тяжело вынести приличный вердикт.
Бьюсь об заклад, что Джонатан Лейк такого вердикта добился бы. Смог бы. И может, и мне отрезал маленький кусочек пирога, если бы я принес ему это дело. Несмотря на похмелье, колесики в голове все-таки крутятся.
— Так что же мне делать? — спрашиваю я.
— Преследовать ублюдков по суду.
— Но у меня еще нет адвокатской лицензии.
— У тебя нет. Так что пошли этих людей к какому-нибудь ловкому, умеющему настоять на своем адвокату, выступающему в городских судах. Позвони кое-каким людям в их поддержку, сам поговори с адвокатом. И напиши Смуту двухстраничный отчет, а после этого можешь считать дело оконченным. — Левберг вскакивает на ноги, потому что зазвонил телефон, и швыряет папку мне. — Здесь список из трех десятков процессов по иску о недобросовестности со стороны страховых компаний, с которыми, если тебе интересно, стоило бы познакомиться.
— Спасибо, — отвечаю я.
Он машет, чтобы я уходил. Когда я выхожу, Макс Левберг уже снова орет в телефонную трубку.
Юридический колледж привил мне ненависть к исследовательской работе. Я пробыл здесь три года, и почти половина скорбных дней и часов, проведенных тут, была занята копанием в старых книгах с истертыми переплетами в поисках всяких древних процессов и судебных прецедентов, что должны были поддержать примитивные законотворческие теории, к которым ни один юрист в здравом уме на практике не обращался десятки лет. Преподаватели любят посылать студентов на этот остров сокровищ. Авось что-нибудь и откопают. Профессора, которые в большинстве своем преподают потому, что не смогли найти применение своим теориям и способностям в реальном мире, считают необходимым натаскивать нас в умении разыскивать какие-то замшелые судебные процессы и кратко их резюмировать.
Все это для того, чтобы мы получили хорошие отметки и с ними возможность начать заниматься делом в качестве молодых, хорошо образованных юристов.
Но это особенно характерно для первых лет обучения. Сейчас уже полегче, и, может быть, есть свой резон и в этом безумном кладоискательстве. Мне тысячу раз приходилось слышать, что большие, солидные фирмы обычно закабаляют своих зеленых новобранцев, отправляя их на два года в библиотеки писать короткие резюме и планы-памятки для предстоящих процессов.
Но часы, кажется, стоят на месте, если занимаешься такими юридическими изысканиями на несвежую голову. Головная боль усиливается. Руки все еще дрожат. Букер находит меня в моем закутке уже вечером. Передо мной на столе с дюжину раскрытых книг и список процессов, врученный Левбергом, которые надо изучить.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает Букер.