Я не знаю, может ли Келли хоть как-то передвигаться, но в данный момент она совершенно беспомощна.
— Ты должен помочь, — говорит она. И мне повторять не надо. Я осторожно наклоняюсь, и она обвивает мою шею руками. Она прижимается ко мне сильнее, чем это необходимо, но я не возражаю. Халат вымочен кока-колой, но меня это не особенно трогает. Келли уютно прильнула ко мне, очень тесно, и я сразу ощущаю, что на ней нет лифчика. Я прижимаю ее к себе еще крепче.
Затем бережно поднимаю из кресла, задача легкая, потому что весит она не больше ста десяти фунтов с гипсом и всем остальным. Мы осторожно шагаем к постели, как можно медленнее, лелеем ее драгоценную больную ногу, стараясь поудобнее ее устроить, и я медленно опускаю Келли на кровать.
Мы неохотно выпускаем друг друга из объятий. Наши лица почти соприкасаются, когда та же самая дежурная медсестра впархивает в палату, поскрипывая резиновыми тапочками на плиточном полу.
— Что случилось? — восклицает она, показывая на грязный халат.
Мы еще на разомкнули объятий и пытаемся это сделать сейчас.
— О, это! Просто случайность, — объясняет Келли.
Медсестра ни минуты не стоит на месте. Она открывает ящик комода под телевизором и вынимает сложенный чистый халат.
— Ну, значит, нужно переодеться, — говорит она, бросая халат на кровать около Келли. — И нужно вымыться с губкой в ванне. — Она на секунду замолкает, кивает в мою сторону и говорит: — Пусть он тебе поможет.
Я делаю глубокий вдох и чувствую, что сейчас потеряю сознание.
— Я сама справлюсь, — заверяет Келли, кладя халат на столик около кровати.
— Часы посещения закончились, миленький, — обращается ко мне медсестра. — Вам, ребятишки, надо скорее переодеться. — И, вильнув бедрами, выскакивает из палаты.
Я затворяю дверь и подхожу к краю кровати. Мы испытующе смотрим друг на друга.
— А где губка? — спрашиваю я, и мы смеемся. У нее большие ямочки на щеках.
— Садись сюда. — Она похлопывает по краю кровати. Я устраиваюсь рядом. Ноги у меня висят. Мы не касаемся друг друга. Она подтягивает белую простыню к подмышкам, словно хочет прикрыть пятна на халате.
Я совершенно ясно представляю себе ситуацию. Избитая жена — тем не менее замужняя женщина, пока она не получила развод. Или пока не убила негодяя.
— Так что ты думаешь о Клиффе? — спрашивает она.
— А ты ведь хотела, чтобы я его увидел, правда?
— Наверное.
— Его надо расстрелять.
— Ну, это слишком сурово для небольшого скандала, а?
Я замолкаю на минуту и отворачиваюсь. Я решил, что не буду играть с ней в ее игры. Раз мы разговариваем, разговор должен быть честным. И вообще, что я здесь делаю?
— Нет, Келли, это не сурово. Любой мужчина, который бьет свою жену алюминиевой битой, должен быть расстрелян. — Произнося это, я внимательно за ней наблюдаю, и она не отводит своего взгляда.
— Как ты об этом узнал?
— Из документации. Из полицейских рапортов, справок «скорой помощи», медицинских карт в больнице. Сколько ты еще будешь ждать? Пока он не стукнет тебя битой по голове? Он же может тебя убить, ты ведь понимаешь. Парочка хороших ударов по черепу…
— Перестань! Не тебе судить, каково это. — Она смотрит в стенку, потом опять смотрит на меня, и опять у нее текут слезы. — Ты не представляешь даже, о чем говоришь.
— Тогда расскажи.
— Если бы я хотела это обсуждать, я подала бы в суд. А ты не имеешь права копаться в моей жизни.
— Подай на развод. Я завтра же принесу необходимые бумаги. Сделай это сейчас, пока ты в больнице и тебя лечат от еще не прошедших травм. Разве могут быть лучшие доказательства? Дело пойдет как по маслу, и через три месяца ты будешь свободной женщиной.
Она качает головой с таким видом, словно я абсолютный идиот. Возможно, я действительно идиот.
— Ты не понимаешь.
— Да, конечно, не понимаю. Но я очень ясно представляю себе одну скверную картину. Если ты не избавишься от этого потаскуна, то можешь через месяц погибнуть. У меня записаны названия и телефоны трех обществ помощи женщинам, которые страдают от насилия в семье.
— Насильственных действий!
— Совершенно точно. Ты относишься к таким женщинам. Келли, ты подвергаешься оскорбительному насилию. Вот этот синяк у тебя на лице — явное доказательство, что муж тебя бьет. Ты можешь получить помощь. Заполни документы на развод и получи эту помощь.
Она секунду обдумывает мой совет. В комнате тихо.
— Развод ничего не изменит. Я уже пыталась развестись.
— Когда?
— Пару месяцев назад. А ты не знал? Уверена, что сведения об этом сохранились в суде. Что толку от всех этих бумажек?
— И что с разводом?
— Я забрала заявление назад.
— Почему?
— Потому что устала от пинков, которыми он меня угощал. Он собирался меня убить, если я не заберу заявление. Он говорит, что любит меня.
— Все ясно. Можно тебя еще кое о чем спросить? У тебя есть отец или брат?
— А что?
— Потому что, если бы мою дочь избивал муж, я сломал бы ему шею.
— Отец ничего не знает. Мои родители еще никак не переварят бывшую беременность. Они никогда мне этого не простят. Они презирали Клиффа с того самого момента, как он вошел в нашу дверь, и, когда разразилась скандальная история с беременностью, они перестали общаться с нами. Я не разговаривала с родителями с тех пор, как уехала из дому.
— А брата у тебя нет?
— Нет. Нет никого, кто позаботился бы обо мне. И не было до сих пор.
Удар прямо в цель, и мне требуется время, чтобы собраться с духом.
— Я сделаю все, что хочешь, — отвечаю я. — Но ты должна заполнить документы на развод.
Она вытирает пальцами слезы, и я подаю ей салфетку со стола.
— Я не могу их заполнить.
— Но почему?