Зина забрала листок, двумя руками взяла его руку:

— Павлик, если бы не ты, мы, наверное, погибли. Я уж точно была к этому близка. Тут даже всякие слова благодарности теряют смысл. Ты нас просто спас.

Она поднесла его руку к губам и поцеловала.

Петров на секунду застыл. Он пережил мгновенную смену чувств. Вместо раздражения, даже брезгливости, — растерянность и теплота. Перед ним стояла не замученная мать семейства, не болезненная девочка-подросток, а женщина. Очень симпатичная, надо признать, женщина.

Теперь он взял легкие Зинины руки, поднес к своим губам и по очереди поцеловал.

— На самом деле это я отогрелся рядом с вами.

С тобой, — не удержался он от заигрывания.

Петров смотрел на нее ласково и чуть насмешливо. Зину позабавила столь быстрая смена его настроения, и ей был приятен знак внимания, от которых она успела отвыкнуть.

— По-моему, — она заговорщически улыбалась, — получилось ну очень патетично.

— Готов уронить слезу, — подстроился под ее тон Петров.

— Ужин готов, я хотела спросить… — Вошедшая Тамара Ивановна осеклась, увидев их стоящими близко друг к другу.

— Голоден как волк. — Петров отпустил Зинины руки. — А после ужина я вам кое-что покажу.

Несколько дней назад, играя с детьми, он обратил внимание, что они легко показывают или берут ту игрушку, которую он просит. Больше всего Ваня и Саня по-прежнему любили красный кубик и по-прежнему считали его съедобным. Петров вместе с манежем купил им кубики с буквами и теперь хотел показать Зине и Тамаре Ивановне потрясающее, с его точки зрения, открытие.

— Зинаида, дети твои гениальны, вундеркинды и все такое прочее, — заявил он. — Демонстрирую.

Петров выложил на краю ковра ряд цветных кубиков, среди которых было два с буквами "А". Детей он поставил на четвереньках на другом конце ковра и скомандовал:

— Где же у нас буква "А"? Кто первый принесет ее дяде, Ваня или Саня?

Малыши споро заработали коленками и руками, доползли до кубиков и точно выбрали "А".

— Ты их читать научил? — поразилась Тамара Ивановна.

Зина рассмеялась, подхватила детей и поцеловала.

— Ага, вы думаете, — говорил Петров, глядя на нее, — что кубики с буквами так отличаются по размеру и цвету от остальных, что выделить их не составляет труда? Ошибаетесь. Эксперимент усложняем.

Он выложил ряд кубиков с буквами.

— Теперь все одинаковые, все с буквами, верно?

Ваня, Саня, где наша любимая буква "А"?

Малыши доползли до ряда и точно выбрали нужную букву. Зина поразилась. Тамара Ивановна всплеснула руками:

— Ты что же детей мучаешь? Им еще всю жизнь учиться, пусть хоть сейчас отдохнут.

— Тамара Ивановна, с вашей педагогической установкой я не согласен. Губить таланты не позволим. Между прочим, сейчас мы в процессе освоения буквы "М". Номер пока отработан не полностью, но продемонстрировать можем.

* * *

Петров удивлялся тому, как привязался к малышам. Он никогда не был особенно чадолюбив. С двенадцатилетним племянником Димкой он виделся раз в год, когда приезжал к своим в Омск. В промежутках между визитами на родину о племяннике почти не вспоминал. Дети приятелей большого умиления у него не вызывали. Поиграть с ними, ответить на вопросы, поговорить о жизни, пошутить он был не против, если это случалось не часто.

Саня и Ваня неожиданно растревожили в его душе новую область под названием умиление, вползли в нее и прочно обосновались. Петров думал о близнецах, когда ехал в машине, на работе, дома. Он невольно улыбался, вспоминая, как накануне они научились снимать штанишки: дергали друг друга за лямки на плечах, становились на четвереньки и быстро сучили ножками, пока не съезжали ползунки. Потом, довольные, смотрели на взрослых, разводили ручки в стороны с восклицанием вроде «Опа!». Еще Ваня и Саня устраивали потешные певческие дуэты: тянули на распев слоги «ба-на-ва-па», каждый свою партию, и периодически с громким шлепком захлопывали рты ладошками.

Петров удивлялся тому, что когда-то они казались ему совершенно одинаковыми, теперь он был полностью согласен с Зиной — лица у детей разные.

Он уже не страшился брать их на руки. Подбрасывал их к потолку, кружил по комнате, изображая самолет. Самолет то падал, то набирал высоту, то выделывал замысловатые петли. И все это сопровождалось веселым гиканьем детей и бурными воплями самого Петрова.

Он уходил от них с желанием увидеть завтра их пытливые глазенки, придумать новую забаву, услышать заливистый смех, от которого душа словно умывалась.

— Знаешь, я была не права, — как-то сказала Зина.

— В чем? — спросил Петров. — Стоп, остановка. На пути салун. Надо выпить по рюмочке рома.

Малыши сидели у него верхом на коленках, скакали и изображали ковбоев.

— В том, что ты не похож на человека, имеющего детей. Павел, тебе надо завести семью и родить малышей. Из тебя получится замечательный отец.

— Зиночка, где я найду такую красивую, такую славную женщину и мать, как ты? С дырками на платье и других предметах туалета?

— Где у меня дырки? Я с перепугу даже все петли зашила. А ты цены себе не знаешь. Твоя жена будет счастливой женщиной.

— Если мне понадобятся письменные рекомендации, — отшутился Павел, — обещай, что ты мне их выдашь.

Можно изредка посещать цирк или театр. Бегать по кругу стадиона тоже полезно. Но превращать свою жизнь в аттракцион, уподобляться белке в колесе — на это Петров был не согласен.

После памятного обмена лобызанием рук в общении Павла и Зины появились новые мотивы. Петров говорил Зине полукомплименты-полунасмешки. Она воспринимала их с полупризнательностью и притворной обидой. Они подтрунивали друг над другом, не опасаясь насмешливого флирта — тылы оставались надежными. В их отношениях не было цветаевской высокой эмоциональности — «спасибо вам, что вы больны не мной», — скорее уж насмешливое пушкинское — «от делать нечего друзья».

Когда Зина окончательно выздоровела, распрощались с Тамарой Ивановной. Петров стал реже приходить к соседям, но раз-два в неделю к ним заглядывал. Зина и малыши ему радовались.

Глава 2

Игорь нагрянул неожиданно. Он не стал звонить из Североморска, когда их лодка пришла на базу, — хотел сделать сюрприз.

Зина повисла у него на шее и боялась отпустить, словно он мог раствориться в воздухе.

— Вот моя любимая женушка, — целовал ее муж. — А где мои замечательные сыновья?

— Пойдем, — потянула его в комнату Зина, — нет, разденься, конечно. Ты сейчас скажешь; как они выросли. Знаешь, у нас столько всякого было!