В детстве и отрочестве с братьями Полищук учителя и одноклассники предпочитали не связываться — этих бультерьеров, коль уцепятся, можно было оторвать только вместе с плотью. Витьки рано почувствовали власть над окружающими, кураж вседозволенности и удовольствие от унижения слабых.
Жизненные идеалы и модели в семье формулировались четко. Жить надо по высшему стандарту.
Точка.
Папа служил образцом. Он работал в министерстве внешней торговли и декларируемое «прежде думай о Родине, а потом о себе» осуществлял с точностью до наоборот. Когда мальчики закончили престижный вуз и выбрали в качестве поприща рекламный бизнес, папа обеспечил им начальный капитал.
В годы становления «Имиджа плюс» через его кабинеты прошло огромное количество народа. В месяц на работу принимали по двадцать человек на должность менеджера по рекламе, а увольнялось восемнадцать. Люди мотыльками летели на высокую зарплату и возможность освоить новую профессию. От них требовалось сделать не менее пятидесяти телефонных звонков в день и столько же прайс-листов разослать по факсу. Цель — найти рекламодателей для издаваемого Витьками толстого глянцевого журнала о жизни звезд кино и шоу-бизнеса или получить заветное — заказ на комплексную рекламную кампанию какого-нибудь продукта. За это полагался процент от сделки — сумма, равнявшаяся стоимости отечественного автомобиля.
Рабочий день имел начало, но не имел окончания. Витьки не церемонились с подчиненными.
Начальственный крик и площадная ругань были стилем их общения. Предоставив менеджеру стол, стул и телефон-факс, братья считали себя благодетелями и растратчиками. Зарплату давали нерегулярно и в размере, сильно пострадавшем от штрафов. За опоздание — штраф, за перекур — штраф, за невыполненную норму звонков — штраф, за отсутствие по болезни — штраф.
Большинство уносили ноги, не дождавшись никаких выплат. Тем, кто сломался на третий, четвертый месяц, прямым ходом следовало отправиться к невропатологу.
Помимо менеджеров в фирме работали верстальщики, дизайнеры, журналисты и редакторы. Хозяева и к ним относились как к рабам.
Витьки одними из первых занялись рекламным бизнесом и застолбили несколько золотоносных участков. Путем естественного отбора в фирме сформировался коллектив жестких и безжалостных пираний, под стать владельцам-акулам. Поставить подножку, увести клиента, украсть идею, наушничать хозяевам в «Имидже плюс» было нормой.
Зина, ничего не подозревая, шла в змеиное гнездо. Полищуки слыли крепкими профессионалами.
Что творилась за стенами фирмы, заказчиков не интересовало.
* * *
Петров сидел на лавочке у нотариальной конторы, смотрел на закатное пунцово-красное солнце, запутавшееся в листве деревьев. Воробьи, громко чирикая, дрались за горбушку на пыльной тропинке. Кошмарные переживания последних суток медленно отступали, будущее представлялось смутно.
Голова была ясной, но состояние почти астральным: будто выпал из пространства и времени, завис в мгновениях между «до» и «после». Очевидно, это называется обретением жизни, или вторым рождением, или эйфорией свободы.
Прилетела ворона и отобрала у воробьев хлеб. На скамейку рядом с Петровым сел бомж, брякнул на землю авоську с пустыми бутылками. Нет, не бомж — от него не воняет, просто старый пропойца. Такие все на одно лицо — опухшее, землистого цвета с непроходимой мутью в глазах.
— Мужик! — позвал Петров. — Далеко отсюда до Новосибирска?
Он уже знал, по штампу нотариуса, что находится в городе Дмитровске Новосибирской области.
— Четыреста кэмэ.
— А до Омска?
— Сто пятьдесят.
— Автобусы ходят?
— Давно отменили. Сам-то откуда?
— От верблюда.
— Ясно, — не обиделся алкаш. — Наши морду тебе расквасили?
— Оступился. У вас больница есть?
— Вестимо.
— Проводишь? Я тебе заплачу. Ногу поранил.
Услышав о деньгах, алкаш радостно подхватился:
— Тут триста метров, пошли! Меня Васей зовут.
— А меня Петей. Дай на тебя опереться.
Под без малого стокилограммовой массой Петрова Вася едва не свалился, пришлось найти палку.
Они медленно брели по пустынным улицам сонного городишки — миллионер обнимал за шею опустившегося алкоголика.
Одноэтажное отштукатуренное здание больницы каждый год белили снаружи, внутри не ремонтировали лет тридцать. Врач, пожилой дядька с прокуренными усами, в кабинет Петрова не пригласил.
Осматривал в коридоре, велел снять штаны. Процедура далась Петрову с трудом — морщась от боли, с помощью Васи он стянул ставшую тесной штанину джинсов с больной ноги. Колено раздуло до размеров арбуза средней величины, а цветом оно напоминало недозревший чернослив.
— Ушиб, — констатировал врач, — возможно, раздроблена коленная чашечка. Согнуть можешь? Нет? Наверняка раздроблена. Но у нас рентгена нет. Травматолога и хирурга тоже, кстати, нет. Положить тебя в палату бессмысленно. Анальгин с аспирином можешь дома пить. И компрессы делать.
— С мочой хорошо помогает, — подал голос Вася.
— С мочой, капустным листом, водкой, — кивнул врач. — Или мазь накладывать, какая в аптеке отыщется. Деньги есть, чтобы в область поехать и там показаться?
— Он не местный, — снова встрял Вася.
Врач расценил его заявление как «денег нет».
— Само тоже пройдет, — равнодушно бросил он, — только гнуться нога не будет.
Петров привык, что его драгоценное здоровье в редкие визиты к медикам становилось предметом трепетной и благоговейной заботы. А тут — анальгин, «гнуться не будет». Бесплатная медицина: лечиться даром — даром лечиться.
— Напишите мне бумагу, — попросил он, — как это называется? Освидетельствование?
— Зачем? — удивился врач и сам ответил:
— Для больничного листа? Хорошо, Давай паспорт.
— Он у нотариуса, — соврал Петров.
Для убедительности назвал имя, отчество и фамилию нотариуса. Все его документы и вещи забрал Тренер.
Выписывая заключение, врач злорадно перечислил следы ушибов и гематому на лице. Петров был этому только рад — на бумажке стояла та же дата, что и на подписанном утром договоре. Потапыч и Ровенский вряд ли дадут ход договору, но береженого Бог бережет.
— Семеныч, — обратился к врачу Василий, — дай мужику костыли, он же передвигаться неспособный.
— Как это «дай»? — ухмыльнулся врач. — Костыли казенные.
— Я заплачу, — быстро сказал Петров и мысленно поблагодарил алкаша за подсказку, — пятьдесят рублей.
Суммы, которыми теперь оперировал Петров, упали на несколько порядков. Тренер оставил ему триста рублей — не разгуляешься.