Прервав рассуждения Сержа о положении на Ближнем Востоке, я совершенно не к месту брякнула:
— Не обращай внимания на заявления моей тети Капы, пожалуйста.
— Почему?
Серж спросил так быстро, словно ждал отмашки с моей стороны начать беседу на щепетильную тему.
— Тетя Капа — прекрасный человек, но есть одна беда — она все знает. Люди мечутся, страдают, изучают, исследуют, пишут поэмы, романы, диссертации — хотят понять, найти смысл вещей и чувств, а она знает ответы на все вопросы. Кто-то уходит в скит, шагает из окна на десятом этаже, бьет начальство по лицу и колотит о стены дорогой сервиз — а она все знает.
Понимаешь? Все! Как надо дружить и любить, как воспитывать детей и ухаживать за стариками, хранить хлеб в морозильнике и мариновать овощи. Я люблю свою тетю, но я не могу нести ответственности за ее ортодоксальное всезнайство.
— Надо понимать это так, что ты не хочешь выходить за меня замуж?
Он спросил ровным голосом, но лицо его по шкале гнева «добралось» до пяти баллов, а потом вдруг «упало» за нулевую отметку — в подавленную растерянность.
— Моя тетя…
Я твердила заученную роль неблагодарной племянницы, делая вид, что не услышала прямо поставленного вопроса. Серж не перебивал, только глаза закрыл. А когда открыл, выражение лица его соответствовало нулю — эмоциональному равновесию. Я облегченно вздохнула, перевела дух (нелегкое это занятие — хаять дорогого человека) и, действуя по плану (нырк под одеяло), сказала:
— Уже поздно, вставай с дивана, я постелю.
Серж поднялся, помог приготовить к ночи ложе — хоть и не семейное, но счастливое. До спасительного «нырк» оставалось совсем немного, когда Серж взял в ладони мое лицо, вбуравился взглядом в мои зрачки и, не спрашивая, а утверждая, заявил:
— Я слишком стар для тебя.
— Что за глупости ты несешь! — пылко возразила я.
— У меня ужасный характер. Я часто злюсь и гневаюсь.
— Ты никогда не гневаешься понапрасну.
Человека, который так владеет собой, еще поискать надо.
— Я слишком много пью коктейлей с виски и ромом.
— Если бы все мужики пили столько, наркологи лишились бы работы.
Через некоторое время я, уже освобожденная от захвата и уложенная на подушки, превозносила Сержа до небес и расхваливала по всем статьям. Поток моего красноречия захлебнулся на вопросе:
— Почему же, Кэти, ты не хочешь стать женой такой идеальной личности?
— Хочу, но… Ты сам знаешь, не заставляй меня об этом говорить. — Я едва удерживалась, чтобы не заелозить на спине: уютная постель превратилась в раскаленную печь.
— Не имею ни малейшего понятия.
— Серж, я все знаю, я догадалась!
— О чем?
— Не спрашивай меня, я все знаю.
— Поделись, если это меня касается.
Все! Вот он, крах. Конец моего счастья, момент истины, пропади она пропадом!
— Зубы забыла почистить. — Я вскочила и бросилась в ванную.
Челюсти — не кухонная плита, эмаль грозила сойти с зубов от усиленной обработки.
Я тянула время, рассматривая себя в зеркале, и не видела из-за волнения отражения.
Сама толкала мужика к пропасти, а когда он завис над ней, более всего желаю дать деру.
Вернулась в комнату притворно оживленная, защебетала:
— Забыла тебе рассказать, как Октябрьский…
Серж поднял край одеяла, помогая мне улечься. Молча выслушал очередную байку о моем начальстве. Кивнул и спросил:
— Кэти, что препятствует нам пожениться?
Я тяжко вздохнула: ни сбить его, ни увести в сторону мне не удастся. Однажды я прыгала с парашютом. На вышку поднялась по своей воле, но вниз летела после пинка инструктора. Насладиться полетом мне не дали симптомы медвежьей болезни. Сейчас у меня так же тянуло в животе, инструктора не было, а прыгать — все равно придется.
— Я знаю, что ты.., шпион!
Если бы он удивился, вздрогнул, испугался, на худой конец! Ничего подобного, только чуть-чуть дрогнула бровь и слегка искривились губы, словно он собирался улыбнуться. Господи, значит, правда, значит, я не ошиблась. Боялась, отгоняла от себя подозрения, пряталась от фактов, и вот теперь все — расчесала, фурункул прорвало.
— Шпион — не очень звучит хорошо, — сказал Серж почти небрежно, — есть слово разведчик, например. Но с чего ты взяла?
С чего я взяла? В отличие от него меня трясло от возбуждения. С чего взяла? Да об этом говорили тысячи мелких и крупных деталей. Я все их перед ним и вывалила.
И то, что он говорит с акцентом, с совершенно не русскими интонациями, половину слов якобы «забыл», а во второй половине неправильно делает ударения. Он не знает, кто такая Алла Пугачева, он слыхом не слыхивал о большинстве наших артистов и не смотрел ни одного старого фильма. Он поддергивает брюки, когда садится, вытирает рот салфеткой, ест, пьет, сморкается — все не по-нашему. Кстати, насчет «сморкается». Он никогда этого не делает в нормальный носовой платок — только в разовые бумажные салфетки. У него вообще нет носовых платков!
— Кэти, но я родился за границей, учился там и потом много лет прожил далеко от России, — вяло оправдывался Серж.
— Ну и что? — Я почти кричала. — Тысячи людей работали за границей, но они не забыли, что картошку у нас продают облепленную грязью, а машины не тормозят, чтобы пропустить пешеходов. Я уж не говорю о том, что родная речь у них не хромает. Ты со своими приятелями общаешься по телефону на английском и испанском, трещишь за милую душу. А по-русски спотыкаешься на каждом шагу. Ты в словаре смотрел, что значит «карманник» — а это любому ребенку известно. Как и то, что «перекусить» означает покушать, а «косой» — это пьяный.
Плохо же тебя готовили! Как ты израильского министра обозвал? Подхвост! Вместо прохвост! А под хвост.., коту под хвост моя жизнь.., наша…
— Кэти, успокойся. — Серж принялся меня укачивать. — Только не плачь, пожалуйста. Э-э-э, не ставь глаза на мокрое место, — гордо похвастался он знанием русской фразеологии.
Я тихо застонала от отчаяния.
Серж ласково поглаживал мою голову и о чем-то размышлял. Волнуется, разоблаченный? Прикидывает, что со мной сделать?
— Кэти, ты оказалась невольно в ловушке своих мозгозаключений. Но я могу тебе помочь только в том случае, если ты согласишься стать моей женой.
— А в противном случае мозгозаключения, — последнее слово я произнесла ядовито, — что диктуют? Меня надо ликвидировать?
— Не смей говорить глупостей! — вспыхнул Серж. — Твоя безопасность мне дороже собственной, но я не могу рисковать жизнью других людей.
— Твоих сообщников?