— Что-то не сходится, — пробормотала я. — Ты, часом, не перепутал гражданок? Может, о другой Соловьевой сейчас рассказываешь?
— А ты, часом, не перепутала адрес нужной тебе бабы в эсэмэске, которую мне отправила? — разозлился Собачкин. — Может, не то название улицы написала?
— Нет, — ответила я.
— Ну и я нет, — отрезал Сеня. — Смотрю биографию тетки, чьи координаты от тебя получил.
— Человек не может оказаться одновременно в двух местах, или курорт, или Москва, — пробормотала я, глядя на Катю.
— Зона не курорт, — не понял Собачкин.
— Да, да, Катя мне чай предложила, — невпопад сказала я.
— Тьфу, забыл, — воскликнул Сеня. — Соловьева могла выйти по условно-досрочному освобождению. Хотя нет, надо отсидеть три четверти срока. Так что раньше двухтысячного Ирина за ворота зоны не могла шагнуть. Слушай, может, она таки освободилась в миллениум?
— Нет, — возразила я. — Катя появилась на свет в девяносто восьмом.
— Импосибл! — щегольнул знанием английского Соб. — Никаких детей у зэчки нет. Ни одного упоминания о дочери ни в каких документах.
— М-м-м, — промычала я. — В бумагах путаница! Архив затопило! Такое случается! Вот беда!
— Поговори с матерью Ирины, — посоветовал Соб, — с бабушкой Кати.
— Она жива! — ахнула я.
— Почему нет? — удивился Семен. — Ариадне Олеговне всего шестьдесят три года, по нынешним понятиям она еще невеста. Живет в прежней квартире на улице Горького. Сейчас вышлю адрес.
— Да, спасибо за идею, — воскликнула я. — А что было потом? Ну… когда… закончилось то… что началось в конце девяностых.
— Хорошо, когда человек умен и догадлив, как я, — не упустил возможности похвалить себя Сеня. — Ирина прописалась по новому адресу, в коммуналке. На улице Щелкина она появилась в тысяча девятьсот девяносто девятом. Похоже, Ариадне Олеговне надоело давать приют беспутной дочери, она ее к себе в очередной раз прописывать не стала. И я ее отлично понимаю: сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит. Я бы тоже уголовницу послал подальше. Вот только неясно, каким образом Ирина метры в коммуналке получила. Прямо сказочная история, похоже, кто-то ей наворожил. Может, мать родная? К себе криминальное дитятко оформлять не захотела, но нажала на нужные педали, и опаньки, наша Ира имеет крышу над непутевой головой. Но дальше больше. Через двенадцать месяцев Ира приобретает отдельную жилплощадь, ту самую, адрес которой я от тебя получил. И с той поры, вот уже больше десяти лет, Соловьева добропорядочная гражданка, никаких правонарушений за ней не числится. Хотя постой-ка! Катерина…
— А с ней что? — поинтересовалась я.
— Катя приехала с матерью в отдельную квартиру, — протянул Сеня, — зарегистрирована честь по чести в домовой книге. Но откуда она взялась?
— Хранится в столе у паспортистки или начальника ДЭЗа, — ответила я.
— Не книга, а девочка, — уточнил Собачкин. — Катерине на момент регистрации в двушке исполнилось два года. Но со старого места жительства Ирина выписывалась одна, никаких упоминаний о ребенке нет.
— Наверное, в домоуправлении напутали или во время пожара часть документов сгорела, — предположила я. — Кстати, у Соловьевой тогда пропали семейные фотоальбомы, не осталось ни одного снимка крошечной Кати, не сохранились памятные кадры выписки девочки из роддома.
Семен откашлялся.
— Ирина жила в коммуналке, в доме гостиничного типа. Представляешь, как выглядит такая халабуда?
— Десятиметровая комната, коридор с двадцатью дверьми, кухня с одной плитой и раковиной размером с чашку, санузел без ванной: один унитаз, — ответила я. — Те, кто придумал подобные хоромы, сами должны в них до конца своей жизни ютиться. Там даже хомячку тесно.
— Дом стоит по сию пору, — перебил меня Собачкин. — Но теперь это отель, здание купил «Фонд Макс», он же и расселял жильцов в двухтысячном году.
— Соловьева на тот момент уже уехала? — спросила я.
— Точно, — буркнул Собачкин, — но не о том речь. Ничего не горело. Не было там никаких пожаров. Ты думаешь о том же, о чем и я? Вероятно, Ирочка в своей комнатушке уронила свечку, а та ну крайне удачно угодила на фотографии с документами. Фрр! Усе и погорело. Но само здание никогда не страдало от огня, документация жива. Жильцы в доме менялись быстро, прописывались — выписывались, одна комната могла за год трех владельцев сменить, но в бумагах порядок. Ирина въехала без детей, перекантовалась в общаге около двенадцати месяцев и выехала одна. В собственные хоромы, приобретенные за наличные деньги, оформилась вместе с двухгодовалой Екатериной, чьей матерью является с тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Все. Если тебе что еще понадобится, звякни завтра. Ночью лучше спать, даже тем, чьи шкафы забиты скелетами.
Я никак не отреагировала на его слова, положила телефон в карман и мгновенно была атакована Катей, которая хотела узнать, что рассказал Собачкин. Я постаралась обойти острые углы.
— На месте дома, где ранее жила твоя мать, сейчас стоит гостиница. Судя по документам, Ирина являлась единственным ребенком в семье, никаких братьев, сестер не имела. Замуж она никогда не выходила. Лучше тебе сейчас лечь спать, утро вечера мудренее.
— А вы уйдете домой? — с плохо скрытым страхом поинтересовалась Катя.
— Хочешь, поедем в Ложкино? — предложила я.
— Нет, — после паузы отказалась девочка, — если мама вернется и не найдет меня, то перепугается. Останусь в квартире, запрусь на замок, пододвину к двери комод. Еще можно на пол пустые спичечные коробки положить! Видела в одном телесериале. Героиня так от смерти спаслась. Насильник шасть в ее комнату, наступил на коробок, тот с треском лопнул…
— У вас есть раскладушка? — перебила я Катерину. — Не хочу в пробке стоять, с твоего позволения, останусь тут. Надеюсь, Ирина не рассердится на незваную гостью.
— Раскладушки нет, но вы можете лечь на кресло-кровать, — обрадовалась девочка, — подушку, одеяло и белье я дам. Пошли в мамину спальню.
В отличие от детской, набитой игрушками и новинками техники, комната матери выглядела аскетично. Ничего лишнего. Узкая софа, покрытая серо-коричневым пледом, стенной шкаф, тумбочка и кресло. На стенах не было картин, нигде никаких безделушек, книг, дисков, впрочем, телевизор и музыкальный центр тоже отсутствовали. В помещении только спали, не валялись на кровати с конфетами и журналом, не отдыхали, глядя любимое кино. Ничего лишнего. На прикроватном столике стояли самый простой будильник и круглое зеркало в вычурной, похоже, серебряной рамке. Оно настолько не гармонировало по стилистике с остальной обстановкой, что я бестактно без спроса взяла вещицу и глянула в посеребренное стекло. Отражения не было. Зеркало оказалось испорчено, его покрывала паутина трещин и россыпь темных пятен.