Всю дорогу джинния тихо издавала возмущенные восклицания по поводу растраченных сил. Теперь я знаю, что даже на заклинание отстройки восьмиэтажного дворца с тысячей комнат сил расходуется всего ничего по сравнению с тем, сколько расходуется на вынужденный полет с девицей, соперничающей по весу с некрупным онагром! А вот это, я думаю, она преувеличила, кто бы ни был этот онагр...
В музей мы успели. Хотя тетка на кассе ворчала, что они уже закрываются и, дескать, что мы рассчитываем там посмотреть за пятнадцать минут и так далее, и тому подобное. Я уже начала беспокоиться, что она будет читать нотацию, пока музей действительно не закроют, но обошлось.
Нужная нам экспозиция находилась на третьем этаже, получив наконец вожделенные билеты, мы дунули вверх по лестнице. Вернее, я дунула, ну, по крайней мере, попыталась, ведь мне приходилось тащить на своем хребте, как раненого солдата, обессилевшую джиннию.
Войдя в зал, мы бросились к стеклянным витринам с жадностью двух голодных гиен, почуявших остатки львиного завтрака (едва Акиса оказалась в нужном месте, как у нее открылось второе дыхание). Смотрительница, наверно, искренне подивилась столь безудержному желанию приобрести максимальное количество знаний о тех временах, когда у нас мирно налаживали свой бандитский быт татаро-монголы.
На стенах висели картины, гравюры со сценами из жизни ордынцев, в центре зала стоял макет городища. На стенде с одеждой выделялась залатанная кольчуга и круглый шлем с пучками волос. Бр-р! Свитки преимущественно с долговыми расписками, посуда (пиалы и кожаные фляжки для кумыса), украшения с бирюзой, оружие и множество всяких муляжей... Здесь были и монеты, кстати, вон те две отчистила лично я! Хотела показать джиннии, чтобы оценила мою работу, как вдруг она тихо вскрикнула:
— Ай, посмотри! Вот она где, слава Аллаху! Басма, послужившая мне зинданом!
— Зиданом...
Я представила футболиста с тонзурой на макушке, прислуживающего джиннии с идиотски-раболепной улыбкой на лице. Странно... при чем тут Зидан? Не знала, что они вообще знакомы... Ах, зинданом! Эта жара скоро совсем мозги расплавит. И зачем только я настояла на черной экипировке? А эти обтягивающие зимние джинсы! Хотелось стащить их с себя прямо здесь...
— Мы ее нашли, уже хорошо. Но что будем делать дальше? — прошептала я, задумчиво глядя на пайдзу.
Под стеклом на синем бархате, начищенная до блеска уже музейными реставраторами, она выглядела весьма презентабельно, прямо скажем, достойная коллекций лучших музеев мира. Мы склонились над витриной, я колебалась, не зная, что предпринять. Но джинния, недолго думая, попыталась разбить витрину, мне еле удалось перехватить ее руку.
— Постой, не так прямолинейно, нас сразу же схватят и препроводят в кутузку! — Я почему-то сникла, а моя решимость помочь подруге любыми путями почти испарилась.
— У тебя есть другие предложения, о осторожная? Тогда не медли, у меня кончаются силы. — Освободив руку, Акиса испытующе посмотрела на меня, но, увидев мой отсутствующий взгляд, рассердилась: — Ну а если нет, так не мешай мне, о нерешительная дочь... э-э... нерешительных родителей!
— Надо подумать, — взмолилась я и зашептала: — Все равно стекло слишком толстое. А у тебя точно магии не осталось? А то мы могли бы отключить сигнализацию, заставить стеклышко временно исчезнуть и с пайдзой вылететь в окно (это чтобы не встречаться с охранником внизу, вдруг он поймет все по нашим хитрым лицам!). Да и здесь надо оставить дубликат, который ты создашь из воздуха. Ты ведь можешь создавать копии? И не забыть очистить у всех свидетелей память! Абсолютно у всех, даже у тех куряк на лавочке...
— Ай, умная какая! Но знаешь ли ты, сколько для этого надо внутренних резервов, как вы это называете?! А у меня сейчас сил нет и камня потяжелее сотворить.
Акиса надула губы и принялась озираться в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы разбить витрину.
— Ах, ты здесь, моя беглая джинния! Конечно, я предполагал, что вы поспешите сюда за волшебной басмой. Но поздно, глупенькая, у тебя, вижу, совсем не осталось сил... Недолго же ты пробыла на свободе, о непокорная женщина, — вдруг раздался тихий ядовитый голос у нас за спиной. Усиленно размышляя над тем, как в ближайшие минуты максимально незаметно выкрасть пайдзу, если такой способ вообще существует в природе, я не сразу поняла, что обращаются к нам.
Яман-баба?! Он был в странном черном балахоне, на плечах распахнутый длинный плащ-накидка, пальцы в перстнях, на голове черный платок как у арабов, типичный средневековый чернокнижник. Глаза черные, но горят как угли! Вот таким только в кино сниматься, было бы очень забавно. Но он смотрел на нас так строго и торжественно, что улыбаться казалось уже невежливо...
Но, хм, зачем он так вырядился?! Излишняя и невнятная театральность вредит злым героям... Я обернулась к Акисе, она остолбенело смотрела на своего заклятого врага, даже не пытаясь что-то предпринять или хотя бы возразить. Бедная, видно, сил действительно нет даже на ответные обзывательства...
— Ха! Слепые курицы, вы возомнили себе, что обойдете самого Яман-бабу?! — яростным шепотом продолжал этот коварный тип. — Я тоже решил, что пайдзе будет лучше всего в моих руках, а уж ты, Акиса, дочь Мариджи, сама придешь ко мне за ней, упадешь на колени и, заламывая руки, будешь молить позволить тебе вновь служить Яман-бабе!
Ну и самомнение, и где он его только в таком объеме высидел? Я попыталась ответить ему максимально язвительно, но в голову почему-то не приходило ничего, кроме Чубайса, а этим его вряд ли проймешь...
Помолодевший чародей, игнорируя меня, уставился на джиннию, которая просто вся сжалась под его взглядом, и продолжал измываться:
— Вижу-вижу, ты уже жаждешь отдаться моей власти! Надеюсь, ты будешь более сговорчива и мне не придется причинять тебе боль. На сей раз я более осмотрительно обойдусь с твоей басмой — в тот вечер я слишком много выпил с ханом Топтомышем и его турецкими рабынями. А наутро пришло войско какого-то князя, нам не дали даже отоспаться, так что пришлось в спешке покидать Рязанщину и отправляться в Узбекистан, где на тот момент было поспокойнее...
— Проще говоря, он потерял мою басму во время пьянки, — презрительно пояснила мне вдруг ожившая Акиса, — видимо, этот эпизод до сих пор болезненно отзывается в ее душе.
— Не во время, а на следующий день! Говорю же, нам пришлось спешно уходить, с этими мстительными русскими всегда столько хлопот, — явно оправдываясь, стушевался Яман-баба, и вид у него был по-детски обиженный.
— А возможно, и подарил турецкой красотке от широты души, если бы только у него была душа! Как ты мог, пропойца и бабник, потерять мою басму?!
— Замолчи, женщина! — Голос Яман-бабы снова стал угрожающим. — Знай же, несчастная, что с тех пор я сильно ограничил себя в употреблении спиртного и много веков ревностно придерживаюсь однажды принятого решения. Да и тогда уже утром похмелялся кумысом...