В общем, каждая единица в Мошкинском детском доме должна была быть на учете, поскольку ценилась в прямом смысле на вес золота.
И вдруг — неучтенная единица! Да еще какая! Высокий, стройный, красивый, а глаза! Оттого, что огромные миндалевидные глазищи, обрамленные пушистыми черными ресницами, ничего не видели, они не бегали по сторонам, не щурились, а смотрели в одну точку, распахнувшись во всю ширь.
Неожиданно сладко заныло в низу живота. Амалия бросилась в ванную, открыла холодную воду и несколько раз плеснула в разгоревшееся лицо. Это еще что за новости? Ее ведь никогда раньше не интересовали малолетки, она ведь не педофилка!
Женщина подняла голову и криво улыбнулась своему отражению: не обманывай себя, дорогуша. Ты же ни разу не получала удовольствия от секса с мужиками. Их волосатые потные тела, их тяжесть, их запах — фу!
Амалия сначала решила, что она, возможно, лесбиянка. Попробовала с женщинами — и не смогла вообще.
Поэтому для здоровья и для пользы дела время от времени спала с мужчинами, совершенно не обращая внимания на внешность и возраст. Надо — значит, надо. Потерпим. Ну вот такая она уродилась, фригидная.
И вдруг — неизведанная раньше тяга к мальчишке! Даже не к подростку — к мальчишке! Которому от силы десять-одиннадцать, не больше! Это что, плотное общение с извращенцами-педофилами свой отпечаток наложило?
Ладно, разберемся. Но сначала надо разобраться с похабной парочкой.
Амалия задумчиво посмотрела на закрытые дверцы душевой. Принять душ, что ли? Освежиться, привести себя в порядок. Вон косметика потекла от возни с холодной водой.
Нет, не получится, от отведенного физруку и докторше на сборы получаса осталось десять минут, только-только лицо подрисовать. Да и душ в офисе Амалия принимала очень редко, в основном летом, в жару, предпочитая принимать ванну в своем коттеджике. С пеной, с ароматными маслами. А душ — так, на крайний случай, когда совсем уж потно.
Амалия тщательно поправила макияж, попудрила нос, мазнула за ушами духами и вышла из санузла.
И только тогда Саша Смирнов, судорожным клубком свернувшийся на поддоне душевой кабины, смог дышать.
Дверь в санузел директорша закрыла плотно, но, поскольку перегородка монументальностью не отличалась, звук из кабинета шел почти беспрепятственно. Может, для обычного человека слышимость и была плоховатой, но для обостренного, натренированного слуха Саши — все супер. Особенно если осторожно сдвинуть дверцу душевой.
Амалия уселась на свое место, еще раз осмотрела свое отражение в зеркальце пудреницы — все безупречно, как всегда — и, привычно затвердев лицом, приготовилась к разборке с подчиненными.
Явились они точно в срок. Распоряжения директора и без того выполнялись беспрекословно, а уж когда ощутимо несет паленым от собственной шкуры, давать начальству лишний повод для недовольства — опаздывать, к примеру, — не стоит.
В дверь робко постучали. Вернее, даже не постучали — поскреблись. Амалия взглянула на часы и мысленно усмехнулась — интересно, они с секундомером под дверью ждали, чтобы появиться точно в назначенный срок, или мчались, затаптывая неосторожно попавшихся на пути детей?
— Войдите! — упал первый камешек из нависшей над проколовшейся парочкой лавины.
Дверь медленно, словно упираясь, приоткрылась, и в образовавшуюся довольно узкую щель просочился вначале физрук, а за ним — врачиха, похожая на упавшую в ведро с помоями мышь. Скорее всего, в ведре (или где там отрезвлял подругу физрук) были вовсе не помои, а чистая вода, но Амалии хотелось думать, что именно мерзкие, вонючие помои. Хотелось — думалось.
Потому что только жалкий, убогий вид обычно наштукатуренной Пипетки слегка примирял Амалию с ситуацией. Мокрые волосы докторши свисали неопрятными сосульками, воротник мятой блузки тоже намок, бледная, отекшая после пьянки физиономия ничем выдающимся, кроме длинного носа, не отличалась. Глазки красные, руки трясутся, юбка… Жамканная тряпица, болтавшаяся вокруг тощих бедер мадемуазель Поливайко, тоскливо вспоминала то время, когда на ценнике, прикрепленном к ней, было написано: «Юбка женская». Ведь не поверит теперь никто!
Физрук выглядел подостойнее. О выпитой бадье спиртного напоминал только свекольный оттенок нагловато-перепуганной мордени. Видимо, сказывалась практика.
— Здравствуйте, Амалия Викторовна. — Ишь ты, а врачиха-то говорит почти нормально, только слегка запинается. Интересно, она только с помощью воды адекватность восприятия возвращала или без медикаментозных средств не обошлось? — Вызывали?
— Я собрала вас, господа, — с сухим шуршанием покатились остальные камни, — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…
— К нам едет ревизор! — торопливо закончил физрук и подобострастно гыгыкнул — мол, ловко я вашу шутку продолжил, Амалия Викторовна?
— Рада, что вы знакомы с комедией Николая Васильевича… — хрустнула попавшаяся на пути камней веточка.
— Кого? — озадачился весельчак.
— Гоголя. Так вот, — сухо продолжила директор, не приглашая топтавшуюся у двери парочку пройти и присесть, — известие у меня для вас действительно пренеприятнейшее — вы уволены.
— Что? Как это? За что? — закудахтали те.
— Причем не только уволены, но и оштрафованы на сумму нанесенного вами бизнесу ущерба, — размеренно продолжила Амалия, словно не слыша гвалта. — Надеюсь, все помнят условия контракта, который вы оба подписывали.
— Какого еще ущерба? — Изображать непонимание, едва выйдя из алкогольной комы, довольно проблематично. Особенно трудно уследить за бегающими, словно шары в лототроне, глазами. Но Пипетка продолжала демонстрировать искреннее недоумение, несмотря на полное отсутствие умения. — Я не понимаю, о чем вы! Амалия Викторовна, я ведь всегда выполняла все задания, спускаемые сверху! И до сих пор моя квалификация господина Николса устраивала! Какой еще ущерб? Буквально три дня назад я подобрала подходящее по заданным параметрам сердце, изъятие прошло безупречно, орган в соответствующем контейнере немедленно был отправлен, тело после консервации всех расходуемых материалов утилизировано — не пропало ничего! Почки, печень, легкие — сохранено все ценное, вплоть до роговицы глаз. О каком ущербе может идти речь?
— А вы, Владимир Игоревич, — перевела взгляд на физрука Амалия, совершенно не реагируя на вопли Пипетки, — ничего не хотите мне сказать?
— Я?! — Брови самца взлетели к границе волос, благо лететь было недалеко. — А я-то с какой стороны могу нанести ущерб? Тренировками я материал не перегружаю, слежу только за тем, чтобы они были здоровы и органы их функционировали нормально. Все, кто может ходить и ходит ко мне на занятия, здоровы, в этом я абсолютно уверен!
— Не хотите признаваться, значит? — холодно усмехнулась Амалия, сцепив пальцы лежащих на столе рук. — Напрасно. Тогда у вас появился бы пусть крохотный, но шанс остаться в команде. А так…