– Но…
– И никаких «но»! – встряхнула я за плечи свою подругу. – Ты мне лучше скажи – это твой мужчина, да?
– Да, – упрямо сжала губы Таньский.
– Тогда не рефлексируй, а действуй. Может, все эти пять лет ты ждала именно его.
– Думаешь?
– Ну, думать-то я всегда думаю. Или почти всегда. А сейчас я уверена только в одном, – важно сообщила я, потянув свою подругу за собой.
– В чем?
– В том, что мне надо выпить чего-нибудь вкусненького, чтобы восстановить вымотанные тобой душевные силы.
– Алкашка и трепло, – радостно поблагодарила меня теплыми словами полностью пришедшая в себя Таньский.
– Скажи мне, кто твой друг! – немедленно парировала я, и мы направились в сторону гостеприимно подмигивающего нам разноцветными огоньками бара.
Дискотека еще не началась, и свободных столиков было пока много. Мы выбрали место у самого края, практически возле пульта диджея. Обычно туда народ садился в последнюю очередь, когда все остальные столики были заняты. Уж очень громко здесь приходилось общаться друг с другом, чтобы перекричать грохот из расположенных рядом колонок.
Поэтому на нас, удобно устроившихся за этим столиком со своими коктейлями, посматривали с удивлением. Но постепенно публика подтягивалась, все места заполнились, и на нас перестали обращать внимание. Нет, вру. Клан Таньского, подтянувшийся к началу дискотеки, опять облепил наш столик паутиной желания. А если учесть, что Таньский от волнения (или от двух коктейлей?) просто фосфоресцировала, то паутина становилась все плотнее.
Наконец появился Али. Заметив в непосредственной близости от рабочего места вчерашнюю психопатку, он вздрогнул. Я приветливо помахала ему рукой. Той самой, с ногтями. Али вспотел. Или это его гель для волос все-таки потек? В общем, блинчик, по недоразумению носивший гордое имя лица Али, залоснился. Дрожащими руками он начал перебирать диски. Ишь, впечатлительный какой! Ладно, отвернусь, иначе дискотека совсем не начнется.
Я повернулась к Таньскому, которая сидела бледная, с лихорадочно блестевшими глазами, казавшимися сейчас просто огромными:
– В очередной раз убеждаюсь…
Но договорить не получилось, жалкие щепочки моих слов были буквально сметены мощным потоком, водопадом звука, обрушившегося из колонок. Диджей все-таки заработал.
Пришлось объясняться знаками. С Таньским, разумеется, не с диджеем. Для Али хватило бы одного, международного, чтобы не ухмылялся так злорадно, поглядывая на наш столик, на котором пустые бокалы начали танцевать раньше нас. Но, как женщина во всех отношениях воспитанная и интеллигентная, я проигнорировала этого жирного байбака. Пока, во всяком случае. Потому что занята была, Таньского танцевать тянула.
Но моя подруга лишь упрямо качала головой, словно собачка на передней панели автомобиля, и, не отрываясь, смотрела в сторону диджейского пульта. Вернее, в тот самый закуток, где вчера скрывался ее аниматор.
Тут уж Али занервничал всерьез. Мало ему одной ненормальной, тыкавшей в пузо ногтем, так теперь еще и другая, с ведьмачьими глазами, таращится куда-то ему за спину! О Аллах, за что ему такие испытания! Вот и помогай после этого сотрудникам! Пусть бы он другом ему, Али, был, так ведь нет. Но и отказать ему не смог, а почему – Али и сам не знал.
Одной идти танцевать мне не хотелось, да и Таньского оставлять в таком состоянии нельзя. Я на секунду отвернулась, чтобы посмотреть, нет ли поблизости официанта, очень уж лениво было самой тащиться к барной стойке.
А когда повернулась обратно, за нашим столиком сидел он. Аниматор. И откуда вынырнул?
Они с Таньским смотрели друг на друга не отрываясь. И я впервые в жизни наблюдала со стороны, как соединяются, сливаются в единое целое нашедшие друг друга половинки.
Потом аниматор встал, взял Таньского за руку, и они ушли.
А я сидела и радостно улыбалась. И по щекам текли слезы. Ну невозмутимая, ну уравновешенная, и что?
Был вечер пятницы, 22 июля. До нашего отъезда оставалось два дня. Уже в понедельник мы будем дома, в Москве. Я ждала этого момента с нетерпением, потому что Лешка, соскучившись за эти дни не меньше (очень надеюсь, что гораздо больше) меня, исхитрился выкроить в своем плотном гастрольном графике перерыв на три дня. На целых три дня! Вся его команда проведет это время в Юрмале, загорая, купаясь и готовясь к продолжению марафона. Пасти их останется Виктор, администратор, а Лешка вылетает в Москву в ночь на понедельник. Мне с трудом удалось убедить его не мчаться в аэропорт встречать меня. Во-первых, могут узнать, несмотря на всю маскировку. А во-вторых, меня на стоянке ждет изрядно, надеюсь, поразвлекшаяся Кыся.
В общем, встречать меня Лешка будет дома, и, судя по его тонким и не очень намекам, пощады мне ждать не приходится. Все три дня.
Так что настроение у меня было самое радужное. А вот у Таньского…
Первую неделю после того вечера я жила в одной комнате с самым счастливым человеком на свете. Нет, на Свете, насколько я знаю, Миша. Тогда с самым счастливым человеком в мире. Правда, жила в одной комнате – это громко сказано, поскольку все ночи Таньский проводила с ним, с аниматором. В номер она заявлялась после завтрака с совершенно очумевшим лицом. Возможно, в стиле дамских романов мне следовало бы написать, что оно, лицо, было озарено неземным блаженством. Но это была бы полная чушь, поскольку блаженство, заговорщически подмигивавшее мне из глаз Таньского, было очень даже земным.
Когда моя подруга ввалилась в таком виде в наш номер в первое утро, я, естественно, тут же возжелала задушевной беседы, но Таньский, улыбнувшись, смогла выдавить из себя лишь одно слово: «Потом…» И, уютно свернувшись калачиком на своей кровати, заснула. Понимаю.
Я сходила на пляж, потом пообедала, потом прогулялась по территории с фотоаппаратом (каюсь, хотела найти аниматора и сфотографировать его для очередного репортажа Светке, но не получилось), потом позвонил Лешка, которому я вкратце, всего минут за 40, рассказала про любовную горячку Таньского. Лешка, с симпатией относившийся к моей лучшей подруге, порадовался за нее, а когда я начала ныть по поводу грядущих душевных терзаний подруги, грустным тоном сообщил мне, что на ниве ясновидения и экстрасенсорики мне пастись не стоит, иначе несварение желудка грозит не только мне, но и моим возможным клиентам. Свин!
Когда я где-то часам к трем вернулась в номер, чтобы слегка отдохнуть в кондиционированной прохладе, Таньский еще спала, причем в той же позе, что уснула.
Глазоньки моей подружки открылись лишь спустя час, когда я уже собралась идти на вечерний эротический поединок с солнцем. Вы только не подумайте, что я, следуя последним веяниям, нокаутирую светило своим обнаженным бюстом! Солнышко, бедняга, и так от созерцания этих сморщенных кирзовых сапог (а во что еще, по-вашему, может превратиться обугленная грудь?) все чаще стало прятаться за тучи. Глаза бы мои не видели – вот что это значит. Поэтому я подставляю лучам литературные части моего тела.