Сколько прошло дней – пять, шесть? Хали не считал этих убогих уродцев, похожих друг на друга, словно персонажи Кунсткамеры – вроде и все разные, но однотипны вызываемыми эмоциями. Дрожью отвращения.
Каждый вечер, когда мерзко ухмыляющийся день уступал, наконец, место равнодушно позевывавшей ночи, Хали мечтал о чудесном снотворном, виденном им как-то в одном из рекламных роликов, – бейсбольной бите. А еще об участливом охраннике, который врезал бы ему этой битой по голове и подарил столь желанные сейчас часы забытья. А по-другому уснуть не получалось. И обойтись без посторонней помощи, простенько и без затей врезавшись головой в стену, тоже не получалось. Все тот же инстинкт самосохранения, не поддававшийся ни рефлексии, ни истерии и крутивший фиги тупому безразличию, не отвлекался ни на секунду и стойко нес службу. Вот ведь животное!
Иным путем спасительный, исцеляющий сон, давно дежуривший у кровати Хали с чемоданчиком врача «Скорой помощи», приблизиться к пациенту вплотную не мог. Не получалось пробиться сквозь стену воспоминаний, свеженьких, ежедневных, плотно окружавших измученного хозяина.
Сегодняшний вечер мало чем отличался от предыдущих – Хали в очередной раз надеялся, что измученный многодневной бессонницей организм сможет, наконец-то, отключиться сам. Проделал же он такую штуку на встрече с журналистами пару часов назад.
Хали хотел было горько усмехнуться, но мышцы лица, забывшие за эти дни, какая из них и в какой последовательности отвечает за сей нехитрый процесс, выдали на-гора невразумительную гримасу. Ну и черт с ней, все равно никто не видит. А если бы и видел, то после сегодняшнего прилюдного обморока вряд ли удивился.
Оживившиеся воспоминания, засуетившись, выстраивались в нужном порядке. Старый, проверенный спецназ, по-прежнему несший службу на стороне хозяина, с яростным бессилием смотрел на этих предателей. Так хотелось задушить их, тварей сволочных, но увы, увы… Слишком свеженькими были эти картинки, слишком молодыми, цепкими и сильными.
Хали не знал, нормальным ли было то, что журналистам разрешили встретиться с обвиняемым в организации террористического акта и задать ему вопросы. Но поскольку в последнее время в его жизни вообще было мало нормального, то очередной спектакль в этом театре абсурда особых эмоций не вызвал. Если честно, у него уже ничего не вызывало особых эмоций. Роль свою, роль бездушного и бесчеловечного террориста, Хали исполнял вяло, без огонька, на «Оскара» его за такую игру вряд ли выдвинули бы, но режиссера, полковника Ахмади, и того неведомого продюсера, который затеял всю эту историю, лицедейство главного персонажа вполне устраивало.
Пресс-конференция для новоявленной звезды новостей была организована в здании суда. Чтобы актер привык к декорациям, так сказать. Тюремный фургон, в котором везли Хали, ехал в плотном кольце полицейского сопровождения – машины впереди и позади и мотоциклисты по бокам. Эти меры предосторожности вовсе не были излишними, как мог лично убедиться Хали. И первоначальный план полковника Ахмади, предполагавший поломку машины в такой ситуации, был весьма жизнеспособен. Вот только в одном его разработчики были не правы – от Хали Салима не осталось бы ничего, достойного захоронения. Ненавидящие взгляды, яростные лица, летевшие в фургон камни не оставляли и малейшего сомнения в этом. Наверное, следовало содрогнуться от мысли – что было бы, если… Но не получалось. Содрогаться. Однофигственно было, по большому-то счету, причем абсолютно.
Когда Хали, закованный в наручники, вошел в зал, где уже собрались жаждущие общения с ним журналисты, ему на секунду показалось, что он попал на новогоднюю вечеринку с бенгальскими огнями и фейерверками. Поскольку почти каждый из присутствующих поторопился запечатлеть на пленку вошедшего, радостно салютуя вспышкой.
Полуослепшего от световой канонады Хали провели к отведенному ему месту. Справа устроился принарядившийся в парадную форму полковник Ахмади, нацепивший по случаю выхода в свет все свои регалии. Возможно, там были даже значки юного бойскаута, Хали не присматривался.
Откашлявшись, Ахмади постучал карандашом по микрофону. Шум в зале стих.
– Уважаемые дамы и господа! – лучась самодовольством, возвестил, можно даже сказать – изрек (или изрыгнул?) полковник. – В последнее время в прессе публикуются самые разные материалы, посвященные чудовищному происшествию, в прямом и переносном смысле потрясшему наш город. Материалы, порой диаметрально отличающиеся друг от друга, содержащие абсолютно противоречивые сведения. И хотя наше ведомство своевременно сообщило о поимке организатора этого террористического акта, некоторые издания подвергли сомнению эту информацию, обвинив нас в подтасовке фактов и попытке свалить вину на совершенно непричастного к этому человека! – От справедливого гнева и возмущения голос полковника задрожал. – Давление на нас становится все сильнее, выпады все грязнее, денег явно кто-то не жалеет! Поэтому мы и решились на столь беспрецедентный шаг – эту пресс-конференцию. Человек не может считаться виновным, пока суд не докажет его вину, но в данном случае ждать суда смысла не имеет! – Ахмади торжествующе обвел глазами зал. – Поскольку этот человек, – показал он на Хали, – признал свою вину полностью и безоговорочно! – Все разом зашумели, загомонили, но полковник поднял руку, призывая к тишине. – Я прекрасно понимаю, господа, что вам не терпится пообщаться с ним, но во избежание недоразумений и конфликтов позвольте мне стать распорядителем, так сказать, нашей пресс-конференции и лично следить за тем, кто и в какой последовательности будет задавать вопросы. Договорились? Тогда начнем.
И начали. И продолжили. И остановиться не могли. Кто вы? Какова ваша цель? Ради чего вы пожертвовали жизнями стольких ни в чем не повинных людей? Почему вы выбрали этот город? Почему… Зачем… Неужели… Как…
Хали отвечал тусклым механическим голосом, словно запрограммированная игрушка. Да он и был сейчас именно такой игрушкой, с четко усвоенной программой, являвшей собой масштабную картину подготовки и осуществления террористического акта. Составителями программы были учтены практически все нюансы, поэтому Хали легко и без запинки отвечал на все вопросы.
Пока очередь не дошла до корреспондента какого-то русского издания, какого – Хали не запомнил. Вернее, не обратил внимания. О чем теперь очень жалел. А вот имя запомнил – Алекс. И еще запомнились дурацкие старомодные очки в роговой оправе.
Когда Ахмади указал на него, русский поднялся и, представившись, спросил, глядя на Хали с каким-то странным выражением лица, в котором угадывалось сочувствие (вот уж бред-то!):
– Скажите, господин Салим, а что вы можете сказать по поводу похищения двух гражданок России? – Хали дернулся, словно от удара хлыстом, а полковник возмущенно заорал:
– Вопрос не по существу дела! Сядьте! Следующий!
– Ну почему же не по существу, – усмехнулся русский, даже не думая садиться, – очень даже по существу! В Интернете, да и не только там, появилась информация, что похищены две гражданки России, Татьяна Старостенко и Анна Лощинина, отдыхавшие здесь, в Шарм-эль-Шейхе. Похитители требуют освобождения Хали Салима в обмен на их жизни. В противном случае их угрожают убить, причем показать сцену казни по Интернету! – Все это русский говорил, не отрывая взгляда от Хали, словно стараясь сказать ему что-то еще. – Неужели вы будете делать вид, что вам ничего не известно об этом, а, господин Ахмади?