Гюль тем временем подошла к нам и, покопавшись в складках своего кокона, вытащила нож. Я инстинктивно шарахнулась в сторону, но Гюль успокаивающе положила руку мне на плечо, а затем перерезала веревки.
– Спасибо, Гюль, – с невольным стоном поблагодарила я, растирая затекшие и распухшие руки. Та неожиданно убрала с лица закрывавшую его тряпку и, серьезно глядя на меня, прошептала:
– Я помогу тебе. Ты смелая. Потом ты сможешь помочь мне. Одна я боюсь.
– Чего боишься? – автоматически переспросила я, опешив от неожиданности. Заговорила наша молчунья, да еще на очень неплохом английском, во всяком случае, гораздо более грамотном, чем у ее мужа. К тому же оказалась совсем молоденькой и очень-очень красивой. И грустной.
– Рашида боюсь. – Губы Гюль задрожали. – Ты не представляешь, какая это тварь, что он сделал с моей жизнью! Но я была одна здесь, а теперь появились вы. Втроем мы сможем убежать, я знаю как. Я уже давно придумала. Я все это время только об этом и думала! – Тонкие пальцы судорожно сжались. – Я…
– Гюль! – послышался рев снаружи. Вождь, похоже, оклемался.
– Мне надо бежать. Потом поговорим, – зачастила Гюль. – Вот, возьми. – И она протянула мне небольшую коробочку из пластика.
– Что это?
– Это специальная мазь, я сама ее сделала, рецепт мне бабушка рассказала. Я для себя делала, но не успела. – Голос девчонки дрогнул. – А тебе она поможет. Ты сейчас намажь этим все тело, и где-то через час оно покроется пятнами и сыпью. Будет ужасно чесаться, но ты не бойся. Это все быстро пройдет, если вымыться хорошенько. Зато выглядеть будешь так, что Рашид вряд ли тебя захочет. Ради этого стоит потерпеть, правда? – улыбнулась она.
– Господи, Гюль, если бы ты знала… – От счастья, от огромного облегчения все слова вылетели у меня из головы и затеяли танцы где-то наверху. Я лишь сидела, глупо улыбаясь и прижимая к груди заветную коробочку.
– Гюль!!! – Рев стал угрожающим и приблизился.
– Я побежала. Удачи тебе. – И, снова спрятав лицо и покорно согнувшись, моя спасительница тенью выскользнула наружу.
А мы с Таньским немедленно приступили к обезображиванию меня. Мазь выглядела странно и пахла странно. Не противно, нет. Но необычно. Для натирания пришлось пожертвовать остатками шали Таньского, потому что руками возюкать мы опасались. Зачем нам сыпь на ладонях, тем более у Таньского? Тут даже такая дубина, как Рашид, заподозрит неладное.
Именно по этой причине намазывалась я в основном самостоятельно, поручив Таньскому труднодоступные места. Нет, не те, которых может достичь лишь самая лучшая в мире зубная щетка, а спину. Всего-навсего спину.
Где-то с полчаса пришлось посидеть без одежды, пока мазь впитывалась. А потом она впиталась…
Я не знаю, с чем сравнить те незабываемые ощущения, с радостным визгом обрушившиеся на меня. В моей жизни подобных встреч еще не было. Причем действие этого снадобья начиналось поэтапно, в той же последовательности, в какой я намазывалась. Словно армия кусючих насекомых, выполняющая план «Барбаросса».
Я могла бы сказать, что зуд был невыносим. Но не скажу. Потому что зуд был ужасный, изматывающий, сводящий с ума, но – выносимый. Я еще и не такое смогла бы вынести, вытащить, выволочь на себе ради избавления от сладостной перспективы оказаться в жарких объятиях Рашида.
Постанывая и поскуливая, я оделась и легла. Лицо Таньского напоминало мне сейчас древнегреческие театральные маски – половинка трагедии, половинка комедии. Скорбь и смех. Но ведь так оно и было. Выглядела я восхитительно отвратительно. Не знаю, чего там понамешала в своем снадобье бабушка Гюль и для чего это ей надо было, но эффект был, да еще какой!
Кожа моя обиженно бугрилась мерзкими пятнами разных оттенков – от алого до фиолетового. Кое-где очумело повыскакивали волдыри, заполошливо таращась белесыми глазами. Лицо распухло, глаза превратились в щелочки. Очаровательное создание!
И впервые в жизни я была счастлива, став уродливой. Коробочку с остатками мази я припрятала, кто знает, вдруг начну хорошеть даже без воды?
Когда ближе к вечеру в наш термитник пришла Гюль с вечерней трапезой, я лежала на своей подстилке и громко стонала. Увидев вошедшую, я показала ей большой палец в знак одобрения и застонала еще громче. Хихикнув, она с громкими воплями выбежала вон.
Через пять минут ворвался Рашид и обалдело застыл, уставившись на меня.
– Это… Но… Как… Почему… – замямлил он, боясь подойти поближе. Ага, прямо Евгений Гор без Надежды Бабкиной – «Как, почему?». Чтобы скрыть смешок, я вскрикнула и заметалась на подстилке. Рашид отскочил еще дальше и наконец смог слепить из отдельных слов целую фразу:
– Что с ней случилось?
– Сама не знаю, – рыдала (от смеха) Таньский. – Она… Она так расстроилась сегодня утром, что попробовала перегрызть веревку на руках зубами. Я отговаривала ее, это ведь мерзкая и грязная гадость, но она не послушалась и жевала веревку до самого прихода Гюль. – Эта зараза уронила голову на колени, плечи ее затряслись. Ой, я сейчас не выдержу, хохот уже свербел в гортани посильнее зуда. Пришлось скорчиться от невыносимых мук. Веревку жевала!
– Ну и что? – недоуменно посмотрел на Таньского Рашид. – И что тут такого?
– А откуда эти веревки? – подняла она залитые слезами глаза.
– Ну, верблюдов привязывали, – пожал плечами вождь.
– Что?!! – вскочила моя безутешная подруга и, размахивая руками, подлетела к опешившему бедняге. – Да как вы могли! Да ведь она может умереть теперь, если не дать лекарства!
– Почему?
– У нее жуткая, просто ужасная аллергия на верблюжью шерсть, она всегда с собой лекарства носит! А у нас все отобрали еще там, в Шарм-эль-Шейхе! А тут вы со своей веревкой! – Заломив в отчаянном жесте руки, эта гениальная актриса аккуратно упала на свою подстилку и зарыдала еще громче.
– Но кто же знал, что она веревку грызть вздумает, – флегматично поскреб бороду Рашид. Сомнений в правдивости слов Таньского у него не возникло, разумеется, в России полно верблюдов, мы в основном на них и ездим. Все как у людей. – Что ж делать-то теперь?
– Лекарство достать, и как можно скорее, – не поворачиваясь, глухо проговорила Таньский.
– Какое?
– Кларитин.
– На, запиши, – вытащил из кармана мобильник Рашид.
– Где? – не поняла подруга.
– В сообщениях, где же еще.
– А, ну да. – Таньский попикала кнопками и, вернув телефон, прошептала, умоляюще глядя на вождя: – Только быстрее, заклинаю вас, быстрее!
Благодаря спасательному средству Гюль Рашид оставил меня в покое «до выздоровления». Лекарство для меня привезли на следующий день, так что стоны и метания в бреду пришлось отменить. Но омерзительный внешний вид я старательно поддерживала, периодически домазывая светлеющие участки. А к зуду я даже привыкла, как потом буду без него? Гюль обещала, что необратимых процессов на коже не будет.