Поэтому мне очень не понравилось то, что, едва мы вошли в кафе, бармен, говоривший с кем-то по телефону, тут же положил трубку.
– Ну, что заказывать? – Улыбка никак не хотела покидать лицо Гюль, она слишком засиделась за полгода где-то там, в самой глубине души своей хозяйки. Страх, боль, отвращение, отчаяние – правили бал эти уродцы, спесиво разогнав надежду, веселье, счастье, смех по самым темным углам, туда, где раньше обитали сами. Но теперь армия повстанцев смела ненавистных узурпаторов, и девчонка просто светилась от счастья.
– Давай на свой вкус, – улыбнулась я в ответ, – мы все равно в местной кухне не разбираемся. Только мне, пожалуйста, что-нибудь полегче – салат, фрукты, мороженое, если есть. И, разумеется, попить. Мяса не хочется что-то, из-за жары, наверное. – Хотя на самом деле вовсе не из-за жары. Неуютно мне было, некомфортно, будь у меня шерсть, она бы сейчас стояла дыбом на загривке, уши были бы прижаты и хвост хлестал из стороны в сторону.
– Мне, пожалуй, то же самое, – вздохнула Таньский, подперев щеку ладонью.
– Ана, Тана, да что с вами? – рассмеялась Гюль. – Вы такие смешные сейчас, надутые, серьезные. Хорошо хоть у тебя, Ана, сыпь уже почти не видна, иначе было бы еще смешнее!
– Ага, бородавчатая жаба, размышляющая о глубинных причинах конфликта между желанием и необходимостью, – меланхолично кивнула я.
– Ой, прекрати! – согнулась от хохота Гюль. – Я сейчас лопну! Не смеши меня!
– А никто и не собирался, – вошла я в роль ослика Иа-Иа. Это хоть как-то отвлекло меня. – Суета сует и есть суета, ибо…
Гюль взвизгнула и завалилась на своем диванчике набок, захлебываясь от смеха и размахивая руками. Мы с Таньским переглянулись и покачали головами – ну что ты будешь делать, дите ведь еще совсем, хоть и с покалеченной судьбой.
Где-то через час, когда мы, наевшись, лениво отщипывали от роскошной виноградной грозди самые крупные ягоды, за окном раздался свист лопастей. Вертолет?
– Это папа! – вскочила с места Гюль и бросилась наружу.
Чтобы через две минуты, пятясь, войти обратно. Словно кролик на удава, не отрываясь, смотрела она на остановившегося в дверях Рашида. За спиной вожака маячили еще два самца из его стаи. С омерзительно торжествующей ухмылкой этот урод подошел к Гюль и с размаху ударил ее по щеке. Жалобно вскрикнув, девушка упала. Мы бросились к ней на помощь и тоже получили. Ногой. Били меня впервые в жизни. И оказалось, что это чудовищно больно.
Прижавшись друг к другу, мы сидели на полу и снизу вверх смотрели на Рашида. Мы оказались в одинаковом положении, но чувства, владевшие нами, были разными. Меня душила ярость, хотелось вцепиться в эту жирную заросшую шею и рвать, пока не захрипит. Гюль, поскуливая, с ужасом смотрела на вернувшийся кошмар. Судя по мрачному выражению лица Таньского, ее чувства были ближе к безнадежности.
– Ну что, крысы, – с презрением смотрел на нас Рашид, – не вышло? На что вы надеялись, не понимаю! Неужели серьезно рассчитывали сбежать? Да у нас на всех почти заправках свои люди есть, поэтому я и не волновался особо, обнаружив ваше исчезновение. – Он уселся на ближайший диванчик, заложил ногу за ногу и, ковыряясь грязным ногтем в зубах, продолжил: – А уж как я веселился по дороге сюда, если бы вы только знали! Ведь вы, идиотки, умудрились сбежать именно тогда, когда у вас появился шанс вернуться домой! – Мы растерянно переглянулись, а Рашид заикал и захрюкал. – Да, дочери ослицы, именно так! Сегодня утром в наш лагерь нагрянули люди Мустафы Салима…
– Хали?!! – вскинулась было Таньский, но Рашид толкнул ее ногой на место.
– Сидеть смирно! Папаша твоего Хали расстарался по просьбе муженька вот этой, – кивнул он на меня. Помня печальный опыт подруги, я удержалась от порывистых движений, но сердце бешено затрепыхалось в груди, норовя выскочить. Лешка, родной, ты здесь, ты нашел меня, ты почти спас меня, а я… Господи, сколько бы я ни проклинала эту гадскую соленую жидкость, она по-прежнему предает меня в самый неподходящий момент. Перед глазами все задрожало, очень трудно фокусировать зрение сквозь пелену слез. А Рашид наслаждался, Рашид резвился. – Дошло наконец? И ведь если бы они вас нашли, мне бы не поздоровилось, хозяева вряд ли простили бы меня. А так вы очень выручили своего господина, и поэтому я не убью вас, так уж и быть. Хотя очень хотелось поначалу. Но вам придется очень постараться, ублажая меня, чтобы я не отдал вас своим людям. Я говорил с бедуинами, они готовы купить вас даже после всего, очень уж у них плохо с женщинами. Вернее, без женщин. Гы! – пошутил. Комик мирового уровня. Чарли Чаплин. – Ладно, подъем. Марш в вертолет, а то скоро мои родственнички со стороны жены пожалуют. Встать!
Гюль, услышав о своих, не выдержала и горько заплакала. Мы нехотя поднялись и, подгоняемые Рашидом, направились к выходу. Помощничков вождя не было видно, наверное, уже в вертолете ждут или на улице. Может, попытаться все-таки? Я машинально оглянулась на наш столик, где лежал нож для фруктов, но тут же получила такой мощный толчок в спину, что буквально вылетела на улицу.
И оторопело остановилась. В следующую секунду кто-то попытался оторвать мне руку, с силой дернув в сторону. Пискнув, я поспешила за своей конечностью, она мне еще пригодится. А молниеносное выдергивание морковок из грядки продолжалось. Вот уже рядом со мной таращит глаза ничего не понимающая Гюль. А там и Таньский оказалась в крепких руках парней в полицейской форме.
Теперь доступ к телу Рашида был беспрепятственным, и ему была приготовлена особенно торжественная встреча – прикладом по физиономии. Затем его бережно и аккуратно уронили на землю, сделали массаж почек тяжелыми ботинками, придали тушке изысканную форму, сковав наручниками правую руку и левую ногу, а затем завершили им композицию в духе Эрнста Неизвестного, состоявшую из подельников Рашида.
И тут мы увидели, как к оцеплению полицейских машин с проблесковыми маячками на полной скорости подлетают два автомобиля, резко тормозят и оттуда выскакивают трое мужчин – один постарше и двое помоложе.
– Папа! – отчаянно закричала Гюль и рванулась навстречу, но, сделав два шага, как-то неуклюже осела на землю.
Мы бросились к ней, но родные успели раньше. Отец упал перед дочерью на колени, бережно приподнял ее и, прижав к груди, закачался из стороны в сторону. Один из братьев пощупал пульс Гюль и успокаивающе что-то проговорил по-арабски. Но отец по-прежнему не отпускал свое дитя, словно боялся, что она опять исчезнет. Он взял дочь на руки и попытался встать, но у него не получилось. На помощь пришли сыновья, и они пошли к машинам.
Мы растерянно смотрели им вслед. А нам что, разбираться теперь с полицией? Но в этот момент один из братьев повернулся и побежал к нам.
– Простите нас, пожалуйста, – запыхавшись, заговорил он на хорошем английском. – Это все так неожиданно, мы очень нервничаем, потому едва не забыли о спасительницах нашей Гюль. Меня зовут Мераб.
– Это еще вопрос – кто кого спас, – устало улыбнулась я. – Я – Анна, это – Татьяна.