Инга растерянно посмотрела на родителей:
– Там какая-то чужая тетка отвечает, злющая-презлющая!
– Ты, наверное, неправильно номер набрала, торопыга, – улыбнулась Алина.
– Нет, мама, – девочка посмотрела на экран своего мобильника, – все правильно, вот он сохранился.
– Может, соединение не сработало? Попробуй еще раз.
– Мам, давай ты, а?
– Ну давай.
Алина достала свой телефон и набрала номер Анны.
– Але, хто эта? – да, этот сиплый голос мало напоминает Аннушкин.
– Здравствуйте. Извините, пожалуйста, я могу поговорить с Анной?
– Да достали вы уже! – заверещала трубка. – Вот купила мобильник, а?! Я этих… из салона связи урою! Неделю, как подключилась, а все звонят и звонят какой-то Аньке! Нет тут такой! И не звоните больше!
Алина ошарашенно смотрела на миниатюрный аппарат, злобно плюющийся короткими гудками. Затем нажала кнопку отбоя.
– Ну что там? – посмотрел на жену Артур.
– Ты не отвлекайся, за дорогой следи, – Алина попыталась говорить беспечным тоном, но подкрадывающаяся тревога сделала свое дело, и голос дрогнул. – Там ерунда какая-то, номер Аннушки теперь принадлежит кому-то другому.
– Она сменила номер? – Артур удивленно приподнял брови. – Но зачем?!
– Надо у Алексея спросить.
– Да точно! – подпрыгнула на заднем сиденье совсем было расстроившаяся Инга. – Давайте я, давайте я!
– Ну хорошо, – нехотя согласилась Алина.
Она чувствовала – произошло что-то нехорошее. И с Алексеем следовало бы поговорить кому-то из взрослых. Но пугать дочь не хотелось. Вдруг ее ощущения ошибочны, и все не так страшно. А если… Нет, не думать о плохом, не думать! Мысли ведь материальны.
– Привет, дядька Алька! – зазвенел нетерпеливый голосок дочери. – Да, прилетели. Мы сейчас в машине, едем домой. Да, хорошо. Конечно, понравилось, было здорово! Дядька Алька, я на твои ерундовские вопросы потом отвечу, ладно? А сейчас дай, пожалуйста, трубку Улечке, а то по ее номеру какая-то сумасшедшая на всех лает. Что? Как это? Дядька Алька, это не смешно! Прекрати меня пугать! Но… Ты вовсе не пугаешь? Тогда… Тогда я не хочу с тобой разговаривать! Никогда!
Инга откинула телефон и горько расплакалась.
Артур резко сбросил скорость, выехал на обочину и выключил двигатель. Не обращая внимания на некорректное поведение остальных участников дорожного движения, выразившееся в жестах и комментариях, он выбежал из машины, открыл заднюю дверцу и сел рядом с рыдающей дочерью. С другой стороны пристроилась Алина.
Родители обняли девочку, гладили ее по теплым волосам, вытирали слезы, ворковали что-то ласковое. Расспрашивать о причине столь неподдельного горя они не стали, ребенку надо выплакаться и успокоиться. Потом сама расскажет.
Так и произошло. Где-то минут через двадцать, на середине второй упаковки бумажных платков, кризис миновал. Еще какое-то время Инга сидела, уткнувшись носом в мамино плечо, и судорожно вздыхала, переживая услышанное.
Наконец Артур решился:
– Ну что, малыш, ты успокоилась?
– Почти, – очередной судорожный вздох-всхлип.
– Ты можешь нам с мамой сказать, что произошло? Или поговорим об этом дома?
– Пап, лучше дома, – Инга виновато улыбнулась и шмыгнула распухшим носом. – Я… Я не могу сейчас об этом говорить, потому что… – губы девочки опять задрожали.
– Все, родная, все, успокойся, – Алина поцеловала дочь во влажный лобик. – Поехали-ка лучше домой, да, папа? Нас уже бабушка с дедушкой заждались.
И, словно подтверждая сказанное, ожил телефон Артура.
– Вот, дедушка звонит, волнуется, – Артур улыбнулся дочери, взял трубку и вышел из машины. – Да, отец, мы уже прилетели.
Он отошел подальше, чтобы его не было слышно, и не очень вежливо прервал отца:
– Папа, извини, что перебиваю, но у нас есть причина для опоздания. Мы сейчас стоим на обочине трассы Домодедово—Москва и…
– Что случилось? – встревожился Сергей Львович. – Вы попали в аварию?
– Нет, что ты! Просто… Кузнечик плачет уже полчаса, мы ее едва успокоили.
– Но почему?
– Сами не знаем. Ей не терпелось позвонить Ане…
– Это понятно! И что?
– Оказалось, что номер Ани теперь принадлежит другому человеку.
– Сменила номер и никому об этом не сообщила? Странно. Алексею звонили?
– В том-то все и дело! – Артур помассировал заломивший вдруг затылок. – Инга позвонила Алексею, почему-то рассердилась, а потом у нее и началась истерика. И говорить об этом она пока не хочет. Мы и не настаиваем, боимся повторного рева. Папа, ты…
– Я все понял, – Сергей Львович, будучи генералом ФСБ, суть проблемы схватывал моментально. – Вы потихоньку езжайте домой, а я сам созвонюсь с Алексеем и все выясню. Договорились?
– Да, папа. Как там мама?
– На кухне хлопочет, праздничный обед по случаю вашего возвращения готовит.
– М-да, – усмехнулся Артур. – У нас как в песне – «праздник со слезами на глазах».
– Разберемся, не волнуйся.
Артур спрятал телефон в карман и вернулся к машине. Мама с дочкой все еще сидели, обнявшись. Но Инга уже практически успокоилась и даже улыбалась, слушая Алину.
– Ну что, девчонки, – Артур сел за руль и посмотрел на них в зеркало заднего вида, – дома нас ждут не дождутся бабушкины вкусности, а мы тут застряли.
– Так езжай, чего расселся! – грозно сдвинула брови Алина. – Ходит тут, бродит вокруг машины, задерживает нас. Да, дочура?
Инга улыбнулась и кивнула.
Всю дорогу до дома родители болтали ни о чем, втягивая в эту трескотню дочь. Они старались отвлечь девочку, переключить ее внимание, заставить забыть на какое-то время о происшедшем.
Едва они поднялись в квартиру и бросили чемоданы с сумками в коридоре, как раздался звонок в дверь. Сергей Львович и Ирина Ильинична, обитавшие с детьми на одной лестничной клетке, не стали дожидаться, пока эти самые дети пожалуют с визитом к ним.
Восторги бабушки и дедушки («Ах, как ты выросла! А загорела-то!»), вручение турецких сувениров, рассказы об отдыхе – вся эта веселая суматоха, плавно перекочевавшая из их квартиры в покои деда с бабой и завершившаяся шумным застольем, вытеснила горе Инги, словно раскормленный кукушонок хилого соседа по гнезду. Горе шлепнулось на землю, мрачно полежало там, размышляя о превратностях судьбы, уползло в ближайшие кусты и затаилось.
Уставшую за день девочку после чая с плюшками разморило окончательно. Сон тяжелым камнем ложился на веки, голоса родных сливались в сплошной гул.