– И вот так все время с момента исчезновения девочек, – тяжело вздохнул Артур, сын генерала и друг Алексея. – Инга и так ревет без конца, а как увидит Мая – вообще в рыданиях заходится. Мы ее с дачи увезли, сил нет смотреть.
– Милый Кузнечик, – грустно улыбнулся Алексей. – Бедная малышка, она так любит моих!
– Ага, малышка, – усмехнулся Артур. – Ты когда ее последний раз видел?
– Почти год назад, а что?
– Да ничего. Забыл, что малышка в этом году школу заканчивает? Это теперь не Кузнечик, а семнадцатилетний мотылек. Вернее, шершень, кусается – будь здоров. Тебе, кстати, в ближайшее время лучше с ней не встречаться, пусть Инга успокоится немного.
– Да я все понимаю, – тяжело вздохнул Алексей. – Но ничего, я скоро найду Аннушку и Никуську, тогда мы с Кузнечиком, вернее – Шершнем, и помиримся.
– Ну да, конечно, – поспешно закивал Артур, отводя взгляд, – обязательно найдешь. Май, посмотри, кто приехал!
– Здравствуй, псякище, – Алексей выбрался из машины и почти бегом направился к волкодаву. – Ну, как ты тут без меня? Соскучился?
Страшный, глухой рык, молниеносный бросок мощного тела – и металлические ворота едва выдержали напор звериной ярости.
Алексей отшатнулся от решетки, за которой бушевал Май. Пес хрипел, заходясь от лая, в глазах пылала лютая злоба, из-под сильных лап летели комья земли.
– Май, ты что творишь? – растерянно проговорил Артур, боясь приблизиться. – Может, он взбесился?
– Нет, – покачал головой Алексей, возвращаясь к машине. – Он меня не простил. И он прав – это я во всем виноват.
– Да откуда собака может знать, что произошло и кто виноват?!
– Он не знает, он чувствует. Любящим сердцем чувствует, преданностью и верностью чувствует, – Алексей катнул желваки, – какая я сволочь. Можно, Май останется у вас, пока я не найду семью?
– Конечно!
И вот уже три года пес живет у Левандовских. И все эти три года Алексей не был у них дома, хотя и Ирина Ильинична, мама Артура, и Алина, его жена, не переставали звать в гости.
Но какие могут быть гости, когда тебя так и не простили в этом доме двое. Май и Инга.
Да и он сам себя не простил.
Алексей постоял еще пару мгновений перед дверью квартиры, глупо надеясь, что вот сейчас она, дверь, распахнется, и у него на шее с визгом повиснет Никуська.
Действительно, глупо. Связка ключей несколько раз недовольно бренькнула, потревоженная возней одного из собратьев. Вернее, двух – на двери красовались два замка.
Ну вот я и дома.
Вот только дом почему-то пахнет запустением и пылью, а не стряпней Катерины. Сколько он ни уговаривал свою бессменную домоправительницу, проработавшую на Алексея Майорова больше пятнадцати лет, не уходить, остаться здесь, в этой квартире, чтобы поддерживать порядок, ожидая возвращения Анны и Ники, та не согласилась.
– Не могу, Алексей, никак не могу! – Катерина отвернулась и украдкой вытерла струившиеся по пухлым щекам слезы. – Сил моих нет больше! То тапочки Никушины увижу, то бантик, на туалетном столике Аннушки ее духи любимые стоят, халат на спинке кровати брошен – все время кажется, что они вот-вот войдут, и Никушенька помчится на кухню таскать горячие пирожки, а Аннушка будет ворчать, что егоза руки не вымыла. Господи, ну за что? За что? Ведь столько вынесли вы, столько всего сваливалось, но ведь потом стало так хорошо, так спокойно! Вы же моя семья, Алешенька!
– И ты тоже моя семья, – хрипло проговорил Алексей. – Пожалуйста, не бросай меня!
– Извини, Алешенька, не могу, – Катерина упрямо поджала губы и отвела взгляд. – После всего, что ты натворил, – не могу.
– Ну хоть ты-то меня не добивай! Ты же видишь, как мне плохо!
– Было бы плохо – не жил бы с этой девкой, с этой змеей подколодной! Спасибо, хоть додумался сюда ее не приводить, другое место срамным сделал!
– Катерина!
– А что Катерина, что Катерина! Шестьдесят лет уже Катерина! Больше не хочу видеть, как ты с другими бабами кувыркаешься, хватит с меня и давешней Ирки! Чуть на тот свет не отправилась благодаря полюбовнице твоей! И чем это закончилось для тебя, а? Забыл? Забыл, в каком виде тебя домой привезли после того, как тебя Никушенька и Аннушка отыскали? Обгорелый, изуродованный, душа еле держится! А все бабы, все блуд твой! И ведь простила тебя тогда Аннушка, смогла пересилить гордость свою, потому что любила тебя, засранца такого, больше жизни! Молчи! Я все скажу, накипело! Что вы за народ такой, мужики, а? Почему вам не живется спокойно, почему надо обязательно все испоганить ради твари блудливой?! Не сверкай глазами, не надо! Попробуй только заступиться за свою кошку драную, я тебе напоследок еще и наподдам! Можешь потом в милицию бежать, жалобиться – дескать, домработница с глузду съехала, на меня напала! Да как же так можно было, а? Как?! Или ты думал, что Аннушка и на этот раз простит? А вот не простила! Ой, горе-то какое, горе! – Боевой запал вдруг вычихался, губы Катерины задрожали, а слезы снова с готовностью побежали по уже проторенным дорожкам. Много их, наверное, накопилось, очень много. – Что ж ты с собой и дочкой сотворила, Анечка? Как ты могла!
– Катерина, прекрати! – Алексей, все это время стоявший у окна, прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. – Они живы, ты слышала? И я их найду!
– Так ведь искали уже, все искали, – домоправительница с шумом высморкалась в большущий платок. – И что? И ничего.
– Они вернутся, вот увидишь. И я хочу, чтобы Анна и Ника вернулись в тот самый дом, из которого ушли. И чтобы ты их встретила.
– Прости, Алеша, но я тебе не верю, – Катерина решительно поднялась и направилась к входной двери. – Я осталась бы с тобой, если бы ты порвал с той паршивкой и жил здесь. Но ты ведь не только не порвал, ты еще и квартиру полюбовнице купил, и машину, и бриллиантами, пишут, ее обвешал! И живешь с ней, и проталкиваешь эту…вошку дальше в кино! А потом будешь мне тут рассказывать, как ты о семье тоскуешь! Не думала я, что ты такой двуличный и подлый!
– Катерина, ты все неправильно понимаешь, это сложно объяснить…
– Да просто все, очень просто. Разочаровал ты меня, Алексей, вот что я тебе скажу. Видеть тебя больше не хочу!
И она ушла. И слово свое сдержала – за все эти годы ни разу не позвонила Алексею, не зашла в гости. А вот к Левандовским захаживала, на чаек к Ирине Ильиничне. Они обе считали себя бабушками Ники – родных бабуль ведь у девочки не было – и искренне тосковали по своей внучечке. Ведь даже могилки нет, на которую можно сходить, поплакать!
Ирина Ильинична не была столь же категорична, как «баба Катя», но и ее отношение к Алексею изменилось. Да, если честно, изменилось все. И круг друзей резко сократился – ушли Салимы, Голубовские, Винсент, ненавидела его Инга, прохладно держались Алина и Сергей Львович. Нет, они не порвали с Алексеем, но и прежнего душевного тепла больше не было.