Как адвокат, она занималась защитой обиженных брошенных детей и. делала это с большим искусством и энергией. Суд по делам несовершеннолетних обычно привлекал ее для защиты детей, которым нужен был адвокат, только они об этом не догадывались. Она яростно защищала своих малолетних клиентов, которые зачастую даже спасибо не могли сказать. Она привлекала к суду отцов, растлевающих своих дочерей, дядей, насилующих своих племянниц, матерей, издевающихся над своими младенцами. Она расследовала случаи, когда родители сами приучали детей к наркотикам. Она была законным опекуном более чем двадцати ребятишек. И она работала в качестве назначенного адвоката при суде по делам несовершеннолетних, обслуживая детей, у которых были нелады с законом. Она работала с детьми, нуждающимися в лечении в психиатрических больницах. Она прилично зарабатывала, но не это было главным. Когда-то у нее были деньги, много денег, но они не принесли ей ничего, кроме страданий.
Реджи выпила кофе, похвалила Клинта и обсудила с ним план на день. То был ритуал, которого они по возможности придерживались.
Она было взяла газету, как раздался звонок, извещающий, что открылась дверь. Клинт вскочил, чтобы проверить, кто пришел. В приемной стоял запыхавшийся и промокший Марк Свей.
– Доброе утро, Марк. Ты весь вымок.
– Мне надо видеть Реджи. – Мокрые волосы прилипли ко лбу и с носа капала вода. Он был как в тумане.
– Конечно. – Клинт вышел и вскоре вернулся с полотенцем. Он вытер Марку лицо и сказал: – Иди за мной.
Реджи ждала, стоя в центре комнаты. Клинт закрыл за собой дверь и оставил их одних.
– Что случилось? – спросила она, жестом указав ему на стул и присев на диван. – Что происходит, Марк? – Глаза у мальчика были красные и испуганные. Он, не отрываясь, смотрел на цветы, стоящие на кофейном столике.
– Рикки пришел в себя сегодня утром.
– Прекрасно. Когда именно?
– Пару часов назад.
– У тебя усталый вид. Сделать тебе чашку горячего какао?
– Не надо. Вы сегодняшнюю газету видели?
– Да, видела. Тебя это напугало?
– Конечно, напугало. – В дверь постучал Клинт, все равно принесший горячее какао. Марк поблагодарил его и ухватился за чашку обеими руками. Он замерз, а чашка была теплой. Клинт исчез, закрыв за собой дверь.
– Когда у нас встреча с ФБР? – спросил Марк.
– Через час. А что?
Он отпил какао, и оно обожгло ему язык.
– Я не уверен, что мне стоит с ними разговаривать.
– Ладно. Не хочешь – не надо. Я же уже объясняла.
– Я знаю. Могу я вас спросить?
– Конечно. Марк, ты выглядишь испуганным.
– У меня было тяжелое утро. – Он еще отпил маленький глоток, потом еще. – Что будет, если я никогда никому ничего не скажу из того, что знаю?
– Ты же поделился со мной.
– Да, но вы не можете это разглашать. Да я и не все сказал, правильно?
– Правильно.
– Я заявил, что знаю, где труп, но я не сказал...
– Знаю, Марк. Я не имею понятия, где труп. Это большая разница, я понимаю.
– Вы хотите знать?
– А ты хочешь мне сказать?
– Не очень. И не сейчас.
Она вздохнула с облегчением, но постаралась сделать это не слишком явно.
– Ладно, тогда я ничего не хочу знать.
– Так что случится, если я никогда никому не скажу?
Она думала над этим долгие часы и так и не пришла ни к какому выводу. Но она встречалась с Фолтриггом, видела, в каком он напряжении, и понимала, что он использует все законные способы, чтобы вытащить из ее клиента эту информацию. И как ей того ни хотелось, она не могла посоветовать своему клиенту соврать.
Ложь была бы самым лучшим выходом. Соврать один раз, и потом Марк Свей сможет спокойно жить, не вспоминая о том, что произошло в Новом Орлеане. И почему она должна беспокоиться о Мальданно, Фолтригге и покойном Бойде Бойетте? Марк же был просто ребенком, не совершившим никакого преступления и не виновным ни в каком большом грехе.
– Думаю, будет сделана попытка заставить тебя говорить.
– А как это можно сделать?
– Я не уверена. Такое случается редко, но я полагаю, что они могут затащить тебя в суд и заставить как свидетеля рассказать, что ты знаешь. Мы сейчас с Клинтом изучаем этот вопрос.
– Я знаю, что мне сказал Клиффорд, но я не знаю, правда ли это.
– Но ты думаешь, что это правда, ведь так, Марк?
– Наверное, так. Я не знаю, что делать. – Он говорил тихо, еле слышно, и старался не смотреть на нее. – Они могут заставить меня говорить?
– Такое может случиться, – ответила она осторожно. – Я хочу сказать, многое может случиться. Да, судья в суде имеет право приказать тебе говорить.
– А если я откажусь?
– Хороший вопрос, Марк. Тут многое неясно. Если взрослый человек отказывается выполнить судебное указание, то он рискует быть привлеченным за пренебрежение к суду. Его могут посадить в тюрьму. Не знаю, что они в таком случае делают с ребенком. Никогда раньше о таком не слышала.
– А как насчет детектора лжи?
– В каком смысле?
– Ну, допустим, они вызовут меня в суд, и судья велит мне все выложить, я расскажу, но умолчу о самом главном. И они решат, что я вру. Что тогда? Могут они привязать меня к стулу и снова начать задавать вопросы? Я как-то видел такое в кино.
– Ты видел, что ребенка допрашивали при помощи детектора лжи?
– Нет. Там полицейского поймали на вранье. Но со мной они могут так поступить?
– Сомневаюсь. Никогда об этом не слышала и сделаю все, чтобы такого не произошло.
– Но все равно, так может быть?
– Не уверена. Сомневаюсь. – Она отвечала на трудные вопросы, и ей следовало быть осторожной. Клиенты зачастую слышат только то, что им хочется услышать, и пропускают мимо ушей остальное. – Но я должна предупредить тебя, Марк, если ты соврешь в суде, ты можешь попасть в большую беду.
Он немного подумал, потом произнес: