Кто-то задвигался, кто-то закряхтел, кто-то произнес глубокомысленное «н-да.». Членораздельно возразил один Пыхачев:
– Петька Иванов – британский агент? – Глаза каперанга сердито сверкнули. – Унтер-офицер на моем корвете – пособник британского диверсанта? Чушь! Не верю!
– Зачем же верить или не верить, когда можно убедиться? – терпеливо сказал Лопухин. – Не угодно ли? Извольте. Эй, там, арестованного сюда!
Выглянув за дверь кают-компании, Розен кивнул. Тотчас два дюжих морских пехотинца ввели связанного машинного квартирмейстера.
– Господин Забалуев, – сказал Лопухин, глядя в угрюмое лицо арестованного, – я от души советую вам покаяться во всем. И немедленно.
Забалуев молчал.
– Не желаете отвечать? Хорошо-с. Тогда я умываю руки. – Иллюстрируя сказанное, Лопухин в самом деле потер ладонь о ладонь. – Мне искренне хотелось вам помочь, но увы. Судя по пломбам на зубах покойного господина Иванова, уж не знаю, как его настоящая фамилия, а также по некоторым другим признакам, на которых я не имею времени останавливаться, вы намеренно лишили жизни британского подданного. А вам, Забалуев, было известно, что он англичанин?.. Нет?.. Впрочем, это не имеет значения. Я мог бы спасти вашу жизнь, передав вас российскому правосудию, и вы отделались бы всего-навсего каторгой, но вы сами не хотите себе помочь. Что ж, как вам будет угодно-с. Мы зайдем в Шотландию и в порту Дернесс передадим вас местным властям. Вам известно, что в Британии делают с убийцами? Их вешают, причем не слишком-то гуманным способом. Я расскажу вам. Правильно вывязанный узел, помещенный за ухом казнимого, при резком рывке обыкновенно ломает позвонки несчастного, избавляя его от излишних страданий. Но у англичан не принято ни вышибать из-под ног осужденного табурет, ни распахивать под ним люк. Дюжий палач – вы слушаете? – тянет веревку, пропущенную через блок. Именно палач решает, умертвить ли висельника резким рывком или позволить ему поплясать в петле, медленно задыхаясь. Лично вы что предпочитаете?
На лицах офицеров читалось отвращение. Лопухин, казалось, не замечал этого.
– Конечно, судья может шепнуть палачу, чтобы тот проявил милосердие к казнимому, – скучным голосом продолжал он, – но в вашем деле я, признаться, не вижу к тому никаких резонов. Вы ведь даже не англичанин. Вы для британского правосудия скиф из немытой России, дикарь, убийца самого низшего пошиба. Полчаса на разбор дела, приговор, последняя ночь в камере – и пожалуйте на самое возвышенное место в тюремном дворе, откуда вас всем будет видно. У заключенных так мало развлечений! Вашей пляске в воздухе будут рукоплескать, жаль, вы этого не услышите…
– Меня сейчас стошнит, – тихонько пожаловался Корнилович Тизенгаузену. – Если наш цербер скажет еще хоть слово…
Но тут и Забалуев показал, что тоже не обделен живым воображением.
– Ваше сиятельство! – завопил он, с грохотом рухнув на колени. – Я не хотел! Спасите меня, ваше сиятельство, не выдавайте! Все как есть расскажу, только не погубите! Вот вам истинный крест!..
Перекреститься, однако, ему мешали связанные за спиной руки.
– У лже-Иванова были на корвете другие сообщники? – грозно спросил граф.
– Не могу знать, ваше сиятельство. Кажись, нет. Разве из палубных кто али из комендоров? Из трюмных – точно нет. Я бы знал.
– Чем Иванов тебя купил? Деньгами?
– Деньгами, вашескородие! Сто целковых дал в задаток и еще четыреста обещал. Задаток-то я еще из Кронштадта своей бабе в деревню послал, корову купить…
– Он тебе объяснил, для какой цели ему понадобилось лишить корвет машинного хода? – Забалуев отчаянно замотал головой. – Неужели нет? А сам-то ты не догадывался, чем для нас обернется поломка редуктора в здешних водах? Тоже нет?
– Догадывался, ваше сиятельство, – с натугой выдавил из себя квартирмейстер и повесил голову.
– Как же ты, холодные твои уши, не взял в расчет, что, атакуй нас пираты, ты был бы либо убит, либо пленен? В шахтах Шпицбергена жизнь не сахар.
– Он обещал, что злодеи пиратские меня не тронут, – тихо произнес Забалуев.
– А на товарищей тебе плевать? Хорош гусь. За пять сотен предать своих – тьфу! Жаден и глуп. Да на кой черт англичанин стал бы о тебе заботиться? Нет человека – нет проблемы. Уразумел?
Забалуев всхлипнул.
– Уведите его, – приказал Лопухин. – Господин старший офицер, прошу вас приискать на корвете хорошо запирающееся помещение для этого… для этой протоплазмы. Пусть посидит под замком до самого Владивостока. Пожалуйста, проследите.
– Сделаем, – козырнул Враницкий. – Со свободными помещениями у нас туго, но для этого найдем. Канатный ящик для него в самый раз будет. – Высунувшись за дверь, он гаркнул: – Эй, боцман!
Забалуева увели.
– Ну и гнида же! – вырвалось у Канчеялова. – Всех бы погубил. А мы с ним еще либеральничаем. Привязать бы ему на шею колосниковую решетку – и за борт!
– Мне кажется, граф, – недоумевающим тоном сказал Пыхачев, – что британские власти ни в каком случае не признали бы в убитом англичанина. Зачем им выдавать себя с головой? На русском корвете один русский проломил голову другому русскому, вот и все. Мы бы даром сделали крюк в эту шотландскую дыру Дернесс…
Один лишь Розен тонко улыбнулся, прикрыв улыбку ладонью.
– Вы совершенно правы, капитан, – ответил Лопухин, – но наш бывший механик этого не знал. Опытный уголовник на его месте только ухмыльнулся бы: «На пушку берешь, начальник?» Но Забалуев не опытный уголовник, а просто заблудившийся человек. Я его напугал, а теперь давайте проявим к нему снисходительность. Лет через десять-пятнадцать он выйдет на поселение и еще поживет, надеюсь, как честный человек.
– Тогда примите мои поздравления, граф, – через силу, но все же с достоинством проговорил Пыхачев.
– Принимаю, но не как признание моих личных заслуг, а как…
Договорить Лопухину не пришлось. В кают-компанию ворвался вахтенный начальник капитан-лейтенант Батеньков, шурша плащом, блестящим от дождевой влаги.
– Дымы на горизонте!
Мелкая, как пыль, морось, оседала на плащах, на фуражках, на стеклах биноклей. Неубедительные обрывки туч выжимали из себя последние остатки влаги. Погода обещала наладиться. Слабеющий ветер уже не промораживал до костей, и морские волны лишились барашков. Временами солнце намекало на то, что оно все-таки существует.
Пуст был океан и прямо по курсу, и справа, и слева. Зато далеко, очень далеко позади прояснившийся горизонт оживили две слабые полоски дыма. Очень зоркий человек смог бы и без бинокля различить рангоут двух… нет, четырех судов.
– Однотипные паровые шлюпы, – определил Враницкий. – Два. С ними парусники – люгер и галеас.
– Исландцы? – спросил Розен.
– Несомненно. Хотя бьюсь об заклад, что уголь у них английский, из Кардиффа, уж очень слабы дымы… Опасаться нам нечего. Это мухи, – он покосился на кормовую восьмидюймовку, – а у нас есть хорошие мухобойки.