До уже довольно прохладного ветра первых дней сентября.
Еще около двух недель старики выхаживали найденыша, помогали ему заново учиться управлять своим телом, сделать его послушным и сильным. А еще учили рубить дрова, топить печь, готовить в русской печи.
Жить, в общем, отшельником в лесной глуши. Поскольку возвращаться в цивилизованный мир, к людям, Кирилл не хотел.
Почему? Ведь старики общими усилиями вернули ему здоровье, очистив организм от яда и запустив его заново. Боль, глухо огрызаясь, ушла навсегда. Постоянный прием лекарств, почувствовав себя ненужным, покончил жизнь самоубийством. Кости снова были здоровыми и крепкими, а мышцы постепенно наливались силой.
Но — лицо, вернее, его отсутствие, осталось прежним. Здесь ни изменить, ни поправить ничего было нельзя, потому что плоть искорежилась и застыла бесформенным куском уже очень давно, до кризиса.
Вряд ли кто‑то опознал бы там, в цивилизованном мире, Кирилла Витке в этом тошнотворном уроде, кроме, конечно, тех, кто сделал его таким. И воображать себя могущественным мстителем, эдаким современным графом Монте‑Кристо, не стоило. Поскольку всегда, везде, в любой ситуации, при любом раскладе, обладай он даже несметными сокровищами (или хотя бы своим пакетом акций), на него отныне будут смотреть с плохо скрываемым отвращением. Или, в лучшем случае, с жалостью.
А единственный человек, смотревший на него по‑другому, сейчас, скорее всего, носит ненавистную фамилию Скипина. Он ведь так и не сумел помочь Лане, и Виктор Борисович насильно превратил свою добычу в потребительницу ядовитой продукции «Свежей орхидеи», привязав к себе навечно.
И если бы Кирилл сейчас, пылая жаждой мести, повел партизанскую войну против родственников (в число которых вошла теперь и Лана), он нанес бы непоправимый вред своей несостоявшейся половинке. А так — она будет жить, пусть хоть так, но жить, оставаясь молодой и красивой.
Поэтому Кирилл и решил навсегда поселиться здесь, в лесу, в самой дальней чащобе, куда не забредают любители тихой и громкой охоты.
И где кто‑то когда‑то построил эту избушку, о существовании которой никто не знал, дед Тихон набрел на нее совершенно случайно, во время похода за грибами, когда бестолковый тогда Ханыжка убежал слишком далеко от хозяина и заблудился.
И куда привезли на телеге своего найденыша старики. Почему не к себе? Потому что старец Никодим вообще никого и никогда не впускал в свое жилище, даже Тихон не бывал внутри, когда навещал отшельника. А к самому Тихону иногда приходили за знахарской помощью люди, что могло помешать выхаживанию Кирилла.
Как только он окреп настолько, что мог обходиться без помощи, старики вернулись к своей привычной жизни. Никодима Кирилл не видел больше ни разу, а вот Тихон раз в неделю наведывался, снабжая продуктами.
В первую осень Кирилл не без помощи деда Тихона утеплил свой дом, перекрыл крышу, заготовил дров. И более‑менее благополучно перезимовал.
Долгими зимними вечерами было поначалу довольно тоскливо, но потом у него появился Тимка, Тимофей. По ветпаспорту — Тамерлан Хан, сын старикова алабая.
Раньше Тихон алиментных щенков не брал, но, предвидя одиночество и тоску Кирилла, выбрал самого крепкого и сильного.
Так в избушке затопотал неуклюжий медвежонок с обрезанными ушками и хвостиком.
Который к лету вымахал почти с папашку. С мозгами, конечно, у него пока не всегда складывалось, но это — вопрос времени.
Весной Кирилл впервые в жизни занялся огородничеством, и теперь у него были свои овощи и зелень. Дед Тихон подарил ему ружье и научил охотиться, вокруг было много грибов и ягод, километрах в трех обнаружилось лесное озеро, переполненное рыбой.
В общем, жизнь постепенно наладилась. Кирилл посвежел, окреп, постоянные тренировки вернули рельефность мышцам, простая здоровая пища окончательно очистила организм, о чае, кофе и сигаретах он уже не тосковал, приохотившись к травяным настоям.
Бурлящая энергия переполняла тело, требовала выхода, действий, азарта. Частично удавалось выпустить звенящий поток через небольшие дверцы с надписью «охота» и «рыбалка», но этого было мало.
А еще… Почти каждую ночь ему снилась Лана, сны становились все откровеннее, все реалистичнее. Там, во сне, женщина‑радуга смеялась, пела, любила. Его, Кирилла, любила нежно и страстно. Такого влечения Кирилл не испытывал никогда. Там, в прошлой жизни, все было гораздо техничнее. Сексуального опыта у него было более чем достаточно, Кирилл умел доставить удовольствие партнерше, не забывая о себе.
Но сейчас, во сне… Меньше всего он думал о технике секса и точке G, он растворялся, улетал и — просыпался с рвущимся наружу сердцем, мокрый от пота.
А потом вспоминал, что сейчас, в этот момент, его половинку, его радугу Лану, возможно, пользует мерзкий липкий жиртрест…
Тимка, привыкший к выходкам хозяина, уже даже не выбирался из своей будки, продолжая спать, когда тот посреди ночи вылетал во двор и начинал остервенело избивать обмотанный тряпьем столб.
Успокоительные сборы деда Тихона помогали мало. С каждым днем жизнь отшельника напрягала Кирилла все сильнее. А осознание собственной никчемности становилось все мучительнее.
Что там говорил старец Никодим? Что он, Кирилл, должен жить, потому что нужен здесь? Кому он нужен в этой глухомани? Зачем?
Чтобы хоть как‑то израсходовать переполнявшую его энергию, Кирилл вместе с Тимкой отправлялся в двух‑трехдневные походы, исследуя окрестности. Разузнав у деда Тихона, где находятся обжитые людьми места, он уходил в противоположную сторону, забираясь все дальше в чащу. Чего‑чего, а леса в этой местности хватало.
С собой он брал только спички, соль и хлеб. Ну и охотничье ружье, разумеется. И нож. И моток лески. И фонарик.
Этого было достаточно. Ни он, ни Тимка голодными в таких вылазках не оставались. Алабай, шалопаистый дома, в лесу становился надежнейшим охранником и помощником. Он не ломился с шумом сквозь заросли, распугивая дичь в радиусе трех километров, нет, гигант двигался абсолютно бесшумно, внимательно присматриваясь и принюхиваясь. И на рыбалке не плюхался в воду, а либо спал в тенечке неподалеку, либо исследовал окрестности, никогда не отходя от хозяина слишком далеко.
Так было и на этот раз. Погода в конце июля стояла великолепная. Она, погода, не только стояла, но и кружилась, летала, играла с солнечными зайчиками, пляшущими на макушках лениво отбрыкивающихся от легкого ветерка волн.
Путешественники впервые ушли так далеко от дома. А чего сидеть на одном месте, когда нет дождя, когда солнце не жарит, а ласково греет, когда лес буквально переполнен жизнью!
Заблудиться Кирилл не боялся, он прекрасно ориентировался в лесу. К тому же здесь, вдали от людей, вдруг обнаружились и развились способности, которые, видимо, и имел в виду дед Тихон, говоря, что Кирилл «из наших». В народе этих «наших» называли ведунами, знахарями и гадалками (иногда и ведьмами, правда), а в научном мире — экстрасенсами.