Новость явилась сюрпризом для финансового сообщества, но больнее всего ударила по корпорации адвокатов-"массовиков". Они зарезали-таки курицу, которая несла золотые яйца. Увидев сообщение на экране компьютера, Оскар Малруни заперся в своем кабинете. Доверившись его «прозорливому плану», контора истратила два миллиона двести тысяч долларов на рекламу и медицинские тесты, собрав двести пятнадцать официальных клиентов. При сделке, предусматривавшей средний уровень компенсаций в сто восемьдесят тысяч, эти дела должны были принести пятнадцать миллионов прибыли, что сулило лично ему еще и солидную премию в конце года.
Однако вот уже три месяца он не мог добиться реальных денег от координатора сделки. По слухам, между многочисленными заинтересованными в деле адвокатами и отдельными группами пострадавших потребителей произошел раскол, из-за чего новые очередники не могли получить свои компенсации, при том, что деньги, судя по всему, в наличии имелись.
Покрывшись испариной, Малруни не меньше часа провисел на телефоне, консультируясь с коллегами – товарищами по несчастью, пытаясь прорваться к главному координатору и к судье. Его худшие подозрения подтвердил адвокат из Нэшвилла, у которого на руках имелось несколько сотен исков, зарегистрированных раньше, чем дела Оскара.
– Делу конец, – сказал тот. – Обязательства Хелси Ливинг в четыре раза превышают ее авуары, а наличных у нее нет вовсе. Нам конец.
Оскар взял себя в руки, поправил галстук, опустил рукава, застегнул манжеты, надел пиджак и отправился к боссу.
Час спустя он подготовил письма всем двумстам пятнадцати клиентам. Он не давал им ложных надежд. Перспективы смутны. Контора, разумеется, будет внимательно следить за процедурой банкротства и сделает все возможное, чтобы добиться компенсаций.
Но оснований для оптимизма мало.
Через два дня такое письмо получила и Нора Тэккет. Хорошо знавший ее почтальон был в курсе того, что она сменила адрес. Теперь она жила в трейлере, который вдвое превышал размерами прежний и стоял ближе к городу. Нора, как всегда, сидела дома, смотрела какую-то «мыльную оперу» по телевизору – новому, с широким экраном – и пожирала низкокалорийное печенье, когда он сунул в ее почтовый ящик пакет из адвокатской конторы, три счета и несколько рекламных листков. Она получала огромное количество почты от вашингтонского адвоката, и всем в Ларкине было известно почему. Поначалу ходили слухи, что Нора получит от фирмы, сделавшей эти чертовы диетические пилюли, сто тысяч долларов, потом она обмолвилась кому-то в банке, будто сумма будет, вероятно, ближе к двумстам тысячам. В ходе передачи сплетни из уст в уста количество ожидаемых денег возросло еще больше.
Эрл Джетер, продавая толстухе новый трейлер, был уверен, что ей светит чуть ли не полмиллиона, причем в ближайшее время. Мэри-Бет подписала обязательство расплатиться не позднее чем через три месяца.
Почтальон с самого начала подозревал, что деньги принесут Норе множество неприятностей. Каждый Тэккет в округе при малейших финансовых затруднениях обращался теперь за помощью к ней. Ее детей, вернее, детей, которых она содержала, дразнили в школе из-за того, что их мать такая толстая и такая богатая. Их отец, человек, которого в здешних краях не видели уже два года, вернулся в город и рассказывал в парикмахерской, что Нора – самая замечательная женщина, на какой он когда-либо был женат. Отец Норы грозился убить его, и это было одной из причин, по которой она всегда держала дверь на замке.
Большинство ее счетов уже было просрочено. Не далее как в прошлую пятницу кто-то в банке заметил: что-то не видно никаких признаков того, что соглашение действует. Где же Корины деньги? Для всего Ларкина это стало вопросом вопросов. А может, они как раз и лежат там, в конверте?
Спустя приблизительно час, убедившись, что поблизости никого нет, Нора выбралась из трейлера, выгребла содержимое почтового ящика и поспешно вернулась в дом.
На ее просьбы перезвонить мистер Малруни не откликнулся. Его секретарша сказала, что адвоката нет в городе.
* * *
Совещание состоялось поздно вечером, когда Клей уже собирался уходить. Началось оно весьма неприятно, так же и продолжилось.
Гриттл вошел с перевернутым лицом и объявил:
– Страховая компания уведомила, что разрывает договор страхования нашей ответственности.
– Что?! – воскликнул Клей.
– Вы прекрасно слышали – что.
– Почему вы сказали мне это только сейчас? Я опаздываю на ужин.
– Я весь день пытался с ними договориться.
Клей снял пиджак, швырнул его на диван и подошел к окну. Они немного помолчали, потом Клей спросил:
– Но почему?
– Они проанализировали нашу работу и сочли, что состояние дел в конторе их не удовлетворяет. Их напугало наличие двадцати четырех тысяч клиентов по одному делу. Если что-то пойдет не так, риск окажется слишком велик, десять миллионов долларов будут каплей в море. Поэтому они умывают руки.
– А они имеют право это сделать?
– Конечно, имеют. Страховая компания может разорвать договор страхования ответственности в любой момент. Разумеется, им придется возвратить наш взнос, но это – семечки. Клей, мы остались голыми и босыми. Наш риск больше никто не покрывает.
– Нам не понадобится покрытие.
– Это вы так говорите, а я очень обеспокоен.
– Помнится, когда мы вели дело о дилофте, вы тоже беспокоились.
– Тогда я ошибся.
– Послушайте, Рекс, старина, вы и сейчас ошибаетесь. Когда мистер Мунихэм разберется с «Гофманом» во Флагстафе, тот сам будет стремиться заключить сделку. Они уже сейчас отложили несколько миллиардов на удовлетворение претензий пострадавших от максатила. Попробуйте догадаться, сколько им будут стоить наши двадцать четыре тысячи клиентов?
– Ну, удивите меня.
– Почти миллиард долларов, Рекс. И у «Гофмана» есть эти деньги.
– И все же я беспокоюсь. Вдруг что-то пойдет не так?
– Вы маловер, приятель. Просто подобные вещи требуют терпения. Суд назначен на сентябрь. Когда он закончится, деньги снова потекут к нам рекой.
– Пока мы истратили восемь миллионов на рекламу и тесты. Нельзя ли по крайней мере притормозить? Почему вы не хотите остановиться на двадцати четырех тысячах?