Татьяна благодарила провидение и родителей за то, что носит одно имя с любимой героиней. Закусив губу и трепеща от возбуждения, словно молитву, она писала в сочинении: «Главное свойство Татьяны Лариной — душевное благородство и сильно развитое чувство долга. Она считает, что если сама, по своей воле дала обещание нелюбимому человеку быть ему верной женой, то обязана хранить нерушимо это слово. В неспособности к обману, к сделкам с совестью, в забвении любви ради долга Пушкин видит высшие душевные качества героини». И сама Таня Прокофьева мечтала не столько о роковой любви, сколько о возможности пронести по жизни знамя долга и самоотречения.
Несколько вечеров Таня смотрела по телевизору, как известный артист читал «Евгения Онегина». Он знал произведение наизусть! Татьяна решилась на подвиг — строфа за строфой, глава за главой учила эти стихи. И осилила!
Справедливости ради надо сказать, что других стихотворений она не знала, а рукоделие почти не оставляло времени для чтения. Но чтобы выглядеть в компании эрудиткой, «Евгения Онегина» доставало с лихвой.
* * *
Она толком не рассмотрела парня, проявившего к ней сердобольное участие у порога Архитектурного института. Слушая его болтовню, несколько раз скосила глаза: чернявый, как говорит бабушка. Под это определение попадают все кавказцы, а также таджики, итальянцы, испанцы, евреи и прочие народности южных кровей.
— Почему же вам, Таня, хочется стать архитектором? — настаивал молодой человек.
Что она могла ему ответить? Потому что я люблю крестиком вышивать и крючком вязать? Потому что мне уже три месяца нравится рассматривать дома, мысленно придумывать новые и еще я прочитала одну книжку об архитектуре?
Таня неопределенно пожала плечами и спросила сама:
— А вы здесь учитесь?
— Да. Перешел на четвертый курс.
— Трудно было поступить?
— Рассказываю по порядку. После школы поступал и провалился, что логично. Отслужил в армии и уже поступал со стажниками. Расклад у нас следующий. Заявлений семьсот штук — уже, а еще две недели будут принимать. Итого под тысячу наберется. Берут сто человек. Вроде конкурс получается десять на место. Но это для печати. На самом деле двадцать мест для стажников — тех, кто два года минимум трудился по рабочим специальностям или служил. Среди них тоже конкурс, но не сокрушительный, можно даже одну тройку получить. Остается восемьдесят мест. Семьдесят — для блатных, это железно. Десять — для гениев и самородков, которых нужно отобрать из добрых девяти сотен. Похлеще, чем в театральном, или также. Словом, «думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь». Эту головную боль.
— Я еще и рисовать не умею, — пробормотала Таня.
— Архитектору, кроме художественных способностей, требуется пространственное воображение, чувство композиции, гармонии линий, пропорций — да много чего требуется. Послушай, есть вуз с чудным названием МИСИ — Московский инженерно-строительный институт. Кто проваливается в Архитектурный, как правило, направляет лыжи туда. Есть случаи перевода из МИСИ в наш. Многие предметы совпадают, надо только доедать недостающие. Поехали, — он поднялся, — я тебя провожу. Это на Ярославском шоссе.
Татьяна послушно встала.
— Кстати, меня зовут Андрей. Это на случай, если потеряешься в метро. Вопи тогда что есть мочи: «Андрей Евгеньевич Александров! Спаситель мой! Я туточки!»
* * *
На дневное отделение Татьяна недобрала одного балла. Поступила на вечернее. Мама договорилась с начальником автобазы, и Таню оформили мойщицей автомобилей, без зарплаты и необходимости ходить на работу.
Десятого октября ей исполнилось восемнадцать лет, а одиннадцатого октября они с Андреем подали заявление в ЗАГС. Знакомя ее со своей матерью, Андрей сказал:
— Это Таня, девушка прекрасная во всех отношениях. До такой степени, что с ней невозможно дружить, а следует немедленно жениться. Моя мама, Алла Георгиевна. У меня был, то есть и остается быть в биологическом смысле слова отец. Мой папа «самых честных правил» и до недавнего времени регулярно высылал алименты из города на Неве, где проживает со своей семьей. Что еще? Да! Надеюсь, вы сольетесь в безудержной любви. Ко мне.
— Болтун! — улыбаясь, покачала головой Алла Георгиевна. — Танюша, вы не обращайте на него внимания. На самом деле Андрюшка славный.
Тане не нужно было это доказывать. Она сама могла рассказать, что Андрей и умный, и красивый, и мужественный, и… и… и обладает еще массой достоинств, которым нет названия в русском языке, но от которых голова у нее идет кругом.
Таниным родителям Андрей тоже понравился. Армию отслужил, комсомольский вожак, учится хорошо, серьезный, не пьет, не курит. Конечно, они не ожидали, что дочь, едва сняв школьный фартук, отправится под венец. Но уж пусть лучше семью создает, чем обжимается, как ее сверстницы, в подъездах.
Алла Георгиевна переехала к «своему другу». Молодая семья получила в распоряжение однокомнатную квартиру у метро «Сокол». Друзья Андрея и Татьяны, которые регулярно устраивали у них пирушки, постепенно сменили им фамилию. Где собираемся? На «Соколе» у Андрея и Тани? Куда едем отмечать День железнодорожника? К Соколовым. Многие новички в компании даже не знали, что настоящая их фамилия вовсе не Соколовы.
Татьяна всегда говорила, что училась она в институте без стыда и совести. Первый семестр решительно никакие знания не лезли в голову. Она сидела на лекциях и семинарах и мечтала об Андрюше. Открывшаяся ей дверь в интимную область взрослой жизни развернула ее спиной ко всем остальным проблемам человечества. Зимнюю сессию сдала с грехом пополам и мучаясь жесточайшим токсикозом беременности. Трояки в летнюю сессию ей ставили исключительно за огромный живот, в котором боксировали двойняшки.
Бабушка умерла почти в час рождения Павлика и Марины. Татьяне месяц ничего не говорили, пока она, наконец, не попросила маму:
— Посиди с детьми. Мне страшно их оставлять, как будто руки отрезаю. Но я быстро, на такси, в больницу и обратно. Так давно бабулю не видела.
— Танюша, мы не говорили, боялись, молоко у тебя пропадет. Бабушка умерла. Так получилось: Андрюша вез тебя на «скорой» в роддом, а мы бабушку в больницу. Инсульт. Она не мучилась, уже ничего не понимала. Похоронили на Троекуровском кладбище.
То ли потому, что не видела бабушку мертвой, не хоронила, то ли потому, что заботы о младенцах не оставляли времени предаться горю, но Татьяна неожиданно легко перенесла потерю самого любимого человека. Ей казалось, что потери не было. Бабуля жива, где-то на другом конце Москвы стучит ее «Зингер», вот она снимает очки, кладет их рядом с шитьем, идет на кухню проверить, не убежал ли бульон. В любую минуту можно ей позвонить. Просто сейчас некогда говорить по телефону.
И в то же время более всего ей не хватало бабушки. Ее участия. Бабушка не помогала людям разговорами, советами, рассуждениями о «все пройдет». Она становилась рядом и делала работу вместе с тобой или за тебя. Если она видела, что ты несешь два ведра воды, одно она забирала. Если у тебя одно ведро, то вы несли его вдвоем.