Когда они остались одни, Грэй сел рядом, и они взялись за руки. Перед ними был чистый стол для совещаний. Вокруг него стояли аккуратно расставленные стулья. Стены сияли белизной, и яркий флюоресцентный свет заливал комнату.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Я не знаю. Это конец пути, я полагаю. Мы одолели его.
— В твоем голосе не чувствуется радости.
— У меня были и лучшие времена. Но за тебя я рада.
Он посмотрел на нее:
— Почему ты рада за меня?
— Ты сложил кусочки воедино, и завтра раздастся гром. Каждая строчка этой истории тянет на Пулитцера.
— Я не задумывался над этим.
— Лгун.
— Ну, может быть, всего раз. Но, когда вчера ты вышла из лифта и сказала, что Гарсиа мертв, я простился с мыслями о Пулитцере.
— Это нечестно. Все делала я. Мы использовали мои мозги, мои глазки и ноги, а вся слава досталась тебе.
— Я буду рад использовать твое имя и представить тебя в качестве автора дела. Мы поместим твою фотографию на первой странице рядом с Розенбергом, Джейнсеном, Маттисом, президентом, Верееком и…
— Томасом? Его фотография будет помещена?
— Это зависит от Фельдмана. Он будет редактировать этот материал.
Она задумалась и ничего не сказала.
— Ну что ж, мисс Шоу. У меня три часа, чтобы написать крупнейший материал в моей жизни. Материал, который потрясет мир. Материал, который может сбросить президента. Материал, который раскроет тайну убийства судей. Материал, который сделает меня богатым и знаменитым.
— Ты лучше предоставь мне возможность написать его.
— Ты согласна? Я устал.
— Иди за своими заметками и принеси кофе.
Они закрыли дверь и освободили стол. Технический сотрудник отдела прикатил персональный компьютер с принтером. Они послали его за кофе и фруктами. Статью они наметили изложить по частям, начиная с убийства судей, затем описать историю с пеликанами в южной Луизиане, перейти к Маттису и его связи с президентом, потом к судебному делу о пеликанах, приведшему к гибели Каллагана и Вереека, затем к Кертису Моргану и его уличным убийцам, а далее к «Уайт энд Блазевич» с Уэйкфилдом, Вельмано и Эйнштейном.
Дарби предпочитала перо и бумагу. Она кратко изложила суть тяжбы и дела, а также то, что было известно о Маттисе. Грэй взял на себя остальное и делал предварительные наметки на компьютере.
Аккуратно разложив свои записи и тщательно выписывая слова на бумаге, Дарби являла собой образец организованности в работе. Он же, напротив, олицетворял вопиющий беспорядок: разбросанные на полу бумаги, разговоры с компьютером, вывод на печать логически не связанных абзацев текста, которые тут же стирались из памяти, как только оказывались на бумаге. Она просила его вести себя поспокойнее. Он отвечал, что это не библиотека юридического колледжа и что здесь принято работать с телефоном возле каждого уха, и при этом еще кто-то орет на тебя.
В двенадцать тридцать Смит Кин прислал посыльного с едой. Дарби ела холодный сандвич и наблюдала за движением на улице. Грэй копался в отчетах об избирательных кампаниях.
Она увидела его. Он подпирал стену здания на противоположной стороне Пятнадцатой улицы и не казался бы подозрительным, если бы не стоял там еще час назад. Он что-то отхлебывал из высокой пластмассовой чашки и наблюдал за центральным входом в редакцию «Пост». На нем были черная кепка, полотняный пиджак и джинсы. Ему было под тридцать. Он просто стоял там и таращился через улицу. Она покусывала свой сандвич и смотрела на него минут десять. Он потягивал из своей чашки и ни разу не двинулся с места.
— Грэй, подойди сюда, пожалуйста.
— Что такое? — Он подошел, и она показала ему человека в черной кепке.
— Посмотри на него внимательно, — произнесла она, — и скажи мне, что он там делает.
— Он что-то пьет, наверное, кофе. Стоит, прислонившись к стене того здания, и наблюдает за этим зданием.
— Во что он одет?
— Полотно с головы до пят и черная кепка. На ногах, похоже, сапоги. А в чем дело?
— Я видела его час назад стоящим там, у отеля. Он был плохо виден из-за того телефонного фургона, но я уверена, что это был он. Сейчас он как на ладони.
— И что из того?
— А то, что уже целый час он только то и делает, что наблюдает за этим зданием.
Грэй согласно кивнул. Сейчас было не время для остроумных замечаний. Парень казался подозрительным, и это ее беспокоило. За ней уже две недели шли по пятам, из Нового Орлеана в Нью-Йорк, а теперь, возможно, и в Вашингтон, и ей было известно о преследовании больше, чем ему.
— Что ты имеешь в виду, Дарби?
— Назови мне хотя бы одну подходящую причину такого поведения человека, который по виду никак не похож на уличного бродягу.
Человек посмотрел на часы и медленно пошел по тротуару, вскоре скрывшись из виду. Дарби тоже посмотрела на часы.
— Ровно час, — сказала она. — Будем проверять через каждые пятнадцать минут, о’кей?
— О’кей. Но я сомневаюсь, что за этим что-то есть, — сказал он, стараясь ее успокоить. Это не подействовало. Она села за стол и стала смотреть записи.
Он понаблюдал за ней и медленно вернулся к компьютеру.
В течение пятнадцати минут он лихорадочно стучал по клавишам, а затем вновь вернулся к окну.
— Я не вижу его, — сказал он.
Он увидел его в час тридцать.
— Дарби, — позвал Грэй, показывая на то место, где она увидела его в первый раз.
Она выглянула в окно и поймала в поле зрения человека в черной кепке. Теперь на нем была зеленая ветровка и он не смотрел на здание «Пост». Он рассматривал свои сапоги, но примерно через каждые десять секунд его глаза стреляли в сторону центрального входа в редакцию. Это делало его еще более подозрительным, но теперь он был частично скрыт от них грузовиком. Пластмассовой чашки уже не было. Он прикурил сигарету, глянул на здание и стал рассматривать тротуар перед собой.
— Почему-то у меня опять свело желудок, — сказала Дарби.
— Как они могли тебя выследить? Это невозможно!