За последние шесть дней бюро зарегистрировало рекордное число угроз, превысившее две сотни. Это был обычный набор посланий, угрожавших взорвать суд, однако во многих назывались конкретные имена, дела и случаи.
Рэнниен не скрывал своей обеспокоенности. Из секретной сводки ФБР он зачитывал имена лиц и названия организаций, от которых могли исходить угрозы: ку-клукс-клан, нацисты, палестинцы, черные сепаратисты, гомофобы. Даже ИРА. Казалось, что этот перечень включал всех, кроме членов клуба «Ротари» и бойскаутов. Ближневосточная группировка, за которой стоит Иран, выступила с угрозой пролить кровь на американской земле в отместку за смерть двух министров юстиции в Тегеране, хотя абсолютно никаких свидетельств того, что эти убийства связаны с США, не существовало. Новое террористическое формирование, получившее известность в стране под названием «Подпольная армия», совершило убийство федерального судьи в Техасе, подложив бомбу в автомобиль. Никто не был арестован, хотя «Подпольная армия» заявила о своей причастности. Она фигурировала также в качестве основного подозреваемого в десятке дел о взрывах, однако веские улики о ее причастности отсутствовали.
— Как насчет пуэрто-риканских террористов? — спросил Рэнниен, не отрывая взгляда от бумаг.
— Слабоваты. Мы об этом не беспокоимся, — ответил Льюис не задумываясь. — Они угрожают уже двадцать лет.
— Так, может быть, пора и им предпринять что-нибудь? Обстановка вполне подходящая, как ты думаешь?
— Забудь о пуэрториканцах, Главный.
Рэнниен любил, когда его называли Главным. Не Главным судьей или господином Главным судьей, а просто Главным.
— Они угрожают просто потому, что все так делают.
— Очень забавно, — сказал Главный без тени улыбки, — очень забавно.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы какая-то группа выпала из поля зрения. — Рэнниен бросил сводку на стол и потер виски. — Поговорим о мерах безопасности. — Он закрыл глаза.
Льюис положил свой экземпляр сводки на стол Главного.
— Директор считает, что нам следует приставить по четыре агента к каждому судье по меньшей мере на три ближайших месяца. По дороге на службу и со службы за ними должны следовать машины сопровождения. Страховать их и обеспечивать безопасность в этом здании будет полиция Верховного суда.
— Как насчет поездок?
— Пока от них лучше отказаться. Директор считает, что судьям следует оставаться в пределах федерального округа Колумбия до конца года.
— Кто из вас ненормальный, ты или он? Стоит мне только обратиться к коллегам с такой просьбой, как все они сегодня же вечером уедут из города на весь следующий месяц. Это абсурд, — Рэнниен хмуро глянул на своих помощников, которые неодобрительно качали головами, — действительно абсурд.
Льюис безмолвствовал. Он ожидал этого.
— Как хотите. Это всего лишь предложение.
— Глупое предложение.
— Директор не рассчитывал на взаимопонимание с вашей стороны в этом вопросе. Однако он надеется, что его будут заранее уведомлять обо всех поездках, чтобы можно было принять меры безопасности.
— Имеется в виду, что вы собираетесь сопровождать каждого из судей всякий раз, когда он будет покидать город?
— Да, Главный. Таков наш план.
— Ничего из этого не получится. Эти люди не привыкли, чтобы с ними нянчились.
— Получится, сэр. Ведь они не привыкли и к тому, чтобы на них охотились. Мы лишь пытаемся защитить вас и ваших коллег, сэр. Безусловно, никто не говорит, что нам нечего делать. Я так понимаю, сэр, что это вы нас позвали. Мы можем уйти, если хотите.
Рэнниен подался в своем кресле вперед и занимался скрепкой для бумаг, разгибая и тщательно распрямляя ее.
— Что вы скажете о самом здании суда?
Льюис облегченно вздохнул и едва сдержал улыбку.
— Оно не вызывает у нас опасений, Главный. В нем легко осуществить меры безопасности. Мы не ожидаем здесь неприятностей.
— Тогда где же?
Льюис кивнул на окно. Шум увеличивался.
— Где-нибудь там. Улицы полны идиотов, маньяков и фанатиков.
— И все они ненавидят нас.
— Это очевидно. Послушайте, Главный, мы очень беспокоимся за судью Розенберга. Он по-прежнему отказывается впускать наших людей в свой дом, заставляя их просиживать ночи напролет в автомобиле на улице. Он позволяет своему любимчику из полиции Верховного суда — как его зовут? — Фергюсону — сидеть у задней двери, снаружи, и то только с десяти вечера и до шести утра. В доме не бывает никого, кроме судьи Розенберга и его медика. Его дом не безопасен.
Рэнниен ковырял скрепкой под ногтями и едва заметно улыбался. Смерть Розенберга, какой бы она ни была, принесла бы только облегчение. Нет, она стала бы замечательным событием. Главному пришлось бы облачиться в траурное одеяние и произнести над гробом хвалебную речь, но, оказавшись за закрытыми дверями, он бы похихикал по этому поводу вместе со своими помощниками. Рэнниену нравилась такая мысль.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Вы можете поговорить с ним?
— Я пытался. Я объяснял ему, что его ненавидят в Америке, вероятно, больше всех, что миллионы людей проклинают его каждый день и большинство из них предпочло бы видеть его мертвым, а его почта с угрозами в четыре раза больше, чем у всех нас, вместе взятых, и что он может стать легкой добычей убийцы.
— И что же? — отозвался Льюис после непродолжительного молчания.
— Велел мне поцеловать его в зад, а потом заснул.
Судебные исполнители сдержанно хмыкнули, а затем, поняв, что юмор здесь допускается, засмеялись и агенты ФБР.
— Так как же мы действуем? — спросил Льюис невозмутимо.
— Вы охраняете его как только можете. Запишите это и не беспокойтесь. Он не боится ничего, даже смерти, и если он не потеет от этого, то почему это должны делать мы?
— Потеет директор, поэтому потею и я, Главный. Все очень просто. Если с одним из вас, ребята, что-то случится, то не поздоровится и ФБР.
Главный резко качнулся в кресле. Доносившийся с улицы гвалт действовал на нервы. Совещание затянулось.
— Забудьте о Розенберге. Он, возможно, умрет во сне. Меня больше волнует Джейнсен.