— Да, конечно. Но кто стоит за профессиональными убийцами?
— Я не знаю. После случившегося прошлой ночью все сходятся во мнении, что это «Подпольная армия».
— Но ты в этом не убеждена.
— Да. Арестов не было. Я не убеждена.
— И у тебя есть некий таинственный подозреваемый, неизвестный остальному миру.
— У меня был один подозреваемый. Но сейчас у меня уже нет прежней уверенности. Я потратила три дня, отслеживая его, я даже свела все воедино на моем маленьком компьютере и распечатала тоненький предварительный проект краткого изложения дела, но потом все сбросила.
Каллаган уставился на нее:
— Ты хочешь сказать, что пропускала занятия, игнорировала меня, работала круглые сутки, изображая Шерлока Холмса, а теперь все выбросила?
— Оно там, на столе.
— Я не могу поверить в это. Пока я дулся в одиночестве всю неделю, мне казалось, что терплю все это ради стоящего дела. Я знал, что страдаю на благо моей страны, потому что ты в конце концов разгрызешь этот крепкий орешек и сообщишь мне сегодня вечером или на крайний случай завтра, кто сделал это.
— Это невозможно выяснить, по крайней мере юридическим путем. Нет никакого сходства и каких-либо общих следов в этих убийствах. Я чуть не сожгла компьютер в юридической школе.
— Ха! Я говорил тебе об этом. Ты забыла, милая, что я гений конституционного права и я с самого начала знал, что Розенберг и Джейнсен не имели ничего общего, кроме черных мантий и угроз. Нацисты, арийцы, или клановцы, или мафия, или какая-то другая группа убили их потому, что Розенберг — это был Розенберг, а Джейнсен был просто легкой добычей и в некотором смысле смущал их своим поведением.
— Так что же ты не позвонишь в ФБР и не поделишься с ними своим открытием? Я уверена, что они сидят и ждут на телефоне.
— Не сердись. Извини меня. Пожалуйста, прости.
— Ты осел, Томас.
— Да, но ты же любишь меня?
— Я не знаю.
— Мы уже можем лечь в постель? Ты обещала.
— Посмотрим.
Каллаган поставил свой стакан на стол и набросился на нее.
— Хорошо, детка. Я прочту твое изложение дела. А затем мы поговорим об этом. Но сейчас я плохо соображаю, и так будет до тех пор, пока ты не возьмешь мою слабую и трепетную руку в свою и не отведешь меня в свою постель.
— Забудь об этом изложении.
— К черту его, Дарби, пожалуйста.
Она обняла его за шею и притянула к себе. Они слились в долгом и крепком, почти неистовом поцелуе.
Полицейский нажал на кнопку рядом с именем Грэя Грантэма и не отпускал ее двадцать секунд. Затем сделал короткую паузу. Затем еще двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд. Ему было смешно, потому что Грантэм был совой и спал, вероятно, не больше трех или четырех часов, а тут этот бесконечный звонок, эхом отдающийся в его прихожей. Он нажал опять и посмотрел на свою патрульную машину, в нарушение правил оставленную на тротуаре под уличным фонарем. Воскресный день только начинался, и улица была пуста. Двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд.
В переговорном устройстве раздался хриплый голос:
— Кто там?
— Полиция! — ответил коп, который был негром и ради смеха подчеркивал это своим произношением.
— Что вам надо? — требовательно спросил Грантэм.
— Может быть, у меня ордер. — Коп едва сдерживал смех.
Голос у Грантэма смягчился и зазвучал почти жалобно.
— Это Клив?
— Да.
— Который час, Клив?
— Почти пять тридцать.
— Должно быть, что-нибудь горяченькое?
— Не знаю. Сержант не сказал. Он велел только разбудить тебя, потому что хочет поговорить.
— Почему ему всегда хочется говорить до рассвета?
— Глупый вопрос, Грантэм.
Последовало недолгое молчание.
— Да, наверное. Я полагаю, он хочет поговорить прямо сейчас?
— Нет, у тебя есть тридцать минут. Он велел быть там в шесть часов.
— Где?
— На Восемнадцатой улице, возле стадиона «Тринидад», есть маленькое кафе. Оно незаметное и безопасное. Сержант любит его.
— Где он откапывает такие места?
— Знаешь, для репортера ты задаешь слишком глупые вопросы. Называется это место «У Гленды», и я советую тебе отправляться туда, иначе ты опоздаешь.
— Ты будешь там?
— Я заскочу, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.
— Мне показалось, ты сказал, что там безопасно.
— Безопасно для той части города. Ты сможешь найти это место?
— Да. Я буду там так скоро, как только смогу.
— Желаю удачи, Грантэм.
Сержант был старый, очень черный и с седыми космами, которые торчали у него в разные стороны. Он всегда носил темные солнечные очки и снимал их, только ложась спать, поэтому большинство тех, с кем он работал в западном крыле Белого дома, считали его полуслепым. Голову он держал набок и улыбался, как Рэй Чарлз. Иногда он натыкался на двери и столы, очищая пепельницы и вытирая пыль с мебели. Он ходил медленно и осторожно, как будто считая шаги. Работал усердно, всегда с улыбкой, всегда с готовностью перекинуться добрым словом с тем, кто был охоч до него. В большинстве случаев на него не обращали внимания или относились как к дружелюбному старому и убогому негру-уборщику.