— Тогда я был человеком…
— О, пожалуйста…
— Марисса, ты видела, что творят эти лессеры. Ты была в клинике брата, когда привезли тела. Как я могу не сражаться?
— Но ты говоришь не о простой рукопашной схватке. Ты имеешь в виду принципиально другой уровень. Поглощать лессеров. Как ты можешь быть уверен, что сам не превратишься?
Прямо из ниоткуда его пронзил страх, и когда она, сощурившись, посмотрела на него, он понял, что не успел достаточно быстро скрыть эмоции.
Она покачала головой.
— Ты тоже беспокоился об этом, да? Ты не уверен, что не превратишься в одного из них.
— Неправда. Я не потеряю себя. Я знаю это.
— О, да ладно. Тогда почему ты так хватаешься за свой крест, Бутч?
Он посмотрел вниз. Черт, его рука так крепко сжала распятие, что костяшки побелели, а рубашка скомкалась. Он заставил себя опустить руку.
Вмешался Роф.
— Он нужен нам, Марисса. Он нужен расе.
— А что насчет его безопасности? — У нее вырвался всхлип, но она быстро сдержала его. — Извини, но я… я не могу улыбнуться и сказать: «Давай, дерзай». Я днями наблюдала за тобой под карантином… — Она повернулась к Бутчу. — Видела, как ты едва не умер. Это чуть не убило меня. Но тогда, то был не твой выбор, а сейчас… это твое решение, Бутч.
Марисса была права. Но он не мог отступить. Он был тем, кем был, и он должен был верить, что ему хватит сил, чтобы не поддаться тьме.
— Я не хочу быть домашним питомцем, Марисса. Я хочу иметь цель…
— У тебя есть це…
— … она заключается не в том, чтобы сидеть дома, ожидая, пока ты вернешься ко мне из своей жизни. Я мужчина, а не предмет интерьера. — Она молча уставилась на него, и он добавил: — Я не могу сидеть на своей заднице ровно, зная, что могу сделать что-то для расы — для моей расы. — Он приблизился к ней. — Марисса…
— Я не могу… я не могу этого сделать. Она высвободила руки из его хватки и отошла. — Я столько раз видела, как ты умираешь. Я не стану… я не смогу сделать этого, Бутч. Я не смогу так жить. Извини, но действуй на свой страх и риск. Я не стану спокойно сидеть и смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь.
Она повернулась и вышла из Ямы.
Джон ждал в библиотеке, чувствуя, что готов рухнуть в обморок. Когда пробили часы, он посмотрел вниз на свою маленькую грудь и галстук, висевший на шее. Он хотел хорошо выглядеть, но, вероятно, этот стиль больше подходил для позирования на школьной фотографии.
Услышав быстрые шаги, он посмотрел на открытые двустворчатые двери. Прошла Марисса, направляясь к лестнице. Она казалась расстроенной. Бутч, следовавший по ее пятам, выглядел еще хуже.
О, нет… хорошо бы, чтоб у них все было в порядке. Они оба ему так нравились.
Когда дверь наверху с треском захлопнулась, он подошел к решетчатым окнам и посмотрел наружу. Коснувшись стекла рукой, он подумал о том, что сказал Роф… где-то там Тор был жив.
Ему так хотелось в это верить.
— Сир? — Он обернулся на звук голоса Фритца, и пожилой мужчина улыбнулся. — Ваша гостья прибыла. Мне привести ее?
Джон сглотнул. Дважды. Потом кивнул. Фритц испарился, и спустя мгновенье в дверном проеме появилась женщина. Не смотря на Джона, она низко поклонилась ему и осталась в таком параллельном полу положении. Казалось, она была ростом в шесть футов, и одета во что-то, похожее на белую мантию. Светлые волосы были скручены на макушке, и хотя он видел ее лицо только мельком, оно поразило его до глубины души.
Она была более чем красива. Буквально сошла с небес.
Последовала долгая пауза, в течение которой он только глазел на нее.
— Ваша светлость, — мягко произнесла она. — Я могу взглянуть вам в глаза?
Он открыл рот. А затем быстро закивал.
Но она оставалась в том же положении. Хм, ага, она не могла его увидеть. Черт.
— Ваша светлость? — В этот раз ее голос дрогнул. — Возможно… вы предпочтете другую из нас?
Джон приблизился и поднял руку, чтобы осторожно коснуться ее. Какого места? Ее мантия была с глубоким вырезом и длинными прорезями-рукавами, которые спускались до самого пола… Господи, она замечательно пахла.
Он неловко коснулся ее плеча, и она вздохнула так, будто он удивил ее.
— Ваша светлость?
Слегка надавив на руку, он помог ей выпрямиться. Уау… ее глаза были невероятно зелеными. Как летний виноград. Или мякоть лайма.
Он указал на свое горло и потом изобразил режущее движение рукой.
Ее идеальное лицо наклонилось вбок.
— Вы не говорите, ваша светлость?
Он покачал головой, немного удивленный тем, что Роф не упомянул об этом. Но, опять же, у короля и без того было полно дел.
В ответ глаза Лейлы засияли, а затем она улыбнулась… и он тут же оказался в нокауте. У нее были идеальные зубы, и невероятно привлекательные клыки.
— Ваша светлость, обет молчания всегда вызывает уважение. Такая самодисциплина. Вы станете великим Воином, вы, ведущий свой род от Дариуса, сына Марклона.
Боже мой! Он, и правда, произвел на нее впечатление. И, черт, если ей хотелось думать, что он дал обет, пускай. Нет причины сообщать ей о своем дефекте.
— Возможно, вы хотели бы, получше узнать меня? — спросила она. — Дабы убедиться, что вы получите, что хотите, когда настанет нужда?
Он кивнул и посмотрел на диван, радуясь, что захватил с собой блокнот. Может, они могли бы посидеть здесь немного.
Когда он посмотрел назад, она стояла обнаженная в своем великолепии, мантия лужицей лежала у ее ног.
Джон почувствовал, как глаза выходят из орбит. Мать… вашу.
— Вы довольны, ваша светлость?
Иисус, Мария и Иосиф… Даже имей он нормальную гортань, все равно не вымолвил бы ни слова.
— Ваша светлость?
Начав кивать, Джон подумал, что не может дождаться, когда расскажет об этом Блэю и Куину.
Следующим вечером Марисса, выходя из подвальных комнат Безопасного Дома, пыталась притвориться, что весь ее мир не летит к чертям.
— Мастимон хочет поговорить с тобой, — раздался детский голосок.
Марисса обернулась и увидела девочку с гипсовой повязкой на голени. Улыбнувшись через силу, она нагнулась вниз, встретившись глазами с плюшевым тигром.
— Правда?
— Да. Он говорит, что ты не должна грустить, потому что он здесь, чтобы защитить нас. И он хочет обнять тебя.
Марисса взяла потрепанную игрушку и тесно прижала к шее.
— Он свирепый, но в тоже время такой добрый.