Потому что занята была. Челюсть собственную подхватывала, к полу устремившуюся.
Оказалось, что моя дочь еще и рисовать умеет! Причем так, что становилось немного жутко при взгляде на ее работу.
Нет, особого мастерства в рисунке не наблюдалось, линии кривоваты, пропорции не соблюдались, видно было, что рисовал ребенок.
Но в целом…
С белого листа бумаги на меня смотрело Зло. Равнодушно-холодное, невозмутимое, безжалостное Зло.
Оно очень комфортно чувствовало себя в глазах благообразного седого старика, высушенного временем до потери возраста. Умных и мертвых глазах. Душевно мертвых.
Ника очень точно передала внутреннюю суть этого неведомого Нгеле.
– Странно, – я склонилась над плечом дочери, всматриваясь в рисунок, – странно и непонятно.
– Что тут странного?
– Этот старик действительно похож на нас, то есть на людей европейской расы.
– Ну да, Лхара ведь говорила. Его помощники тоже такие.
– Тогда почему его зовут Нгеле? Согласись, это имя совсем не европейское.
– Не знаю, – пожала плечиками Ника. – Может, народ Лхары просто переделал европейское имя на более привычное им.
– Скорее всего, – я поцеловала пушистую макушку. – А ты у меня, оказывается, еще и художница! Да мы с тобой не пропадем, доча! Заработаем на хлеб с икрой сами!
– Я не хочу сами, – тихо прошептала девочка. – Я хочу с папой.
– Все, спать пора, нам завтра рано вставать, не забыла? – Бедная моя малышка, она все-таки не выдержала, нарушила договор.
Ничего, лапыш, все устроится. Многие дети живут на два дома, ты привыкнешь. И даже хорошо, что появилась эта загадочная Лхара, она занимает все твои мысли.
Почти все.
Утром мы встали пораньше, чтобы успеть перекусить кофе с булочкой. Ресторан в отеле начинал работу в семь утра, но для выезжающих в аэропорт рано утром он открывался в четыре. Правда, никого из обслуживающего персонала там не было, но заряженный автомат с кофе имелся, как и несколько подносов с разнообразной выпечкой.
И ровно в шесть тридцать мы вышли из отеля и направились в сторону шлагбаума, перегораживающего въезд на территорию посторонним.
Солнце еще толком не проснулось, оно нежилось в постели, щедро делясь этой негой с миром.
Ярко-голубое, пока не выцветшее от зноя небо, свежий ветерок, буйство цветущих олеандров (главное – не нюхать!), ласковый шепот прибоя – лепота и благолепие, в общем!
– Доброе утро! – послышалось за спиной.
Мы обернулись – нас догонял Михаил.
– Привет, – улыбнулась я. – Ты что, все-таки решил поехать с нами?
– Я бы с удовольствием, но толпа сегодня выезжает-заезжает. Просто решил вас проводить, потому что Мехди немного опаздывает, проспал, паршивец, и мы пойдем к нему навстречу. Чтобы и вам не торчать у ворот, и быстрее получилось.
– Так ты бы нас предупредил, мы бы в номере подождали. Или на ресепшене, тебе помогли гостей выпроваживать. Да, Никусь? – Я подмигнула дочке.
– Наверное, – вяло улыбнулась она.
– Я бы с удовольствием предупредил, если бы этот болван позвонил мне раньше! – тяжело вздохнул Миша. – Так ведь соизволил уведомить об опоздании буквально пару минут назад, когда понял, что не успевает. Хорошо, у меня как раз пауза в отправке автобусов образовалась, минут двадцать есть, так что я с удовольствием пройдусь с двумя очаровательными дамами по утреннему холодку.
– А мы не по холодку идем, а по асфальту, – пробурчала Ника.
– Ты чего такая скучная сегодня, а? – Михаил присел перед девочкой на колени и легонько нажал ей на кончик носа: – Дзынь! Смешарики, подъем!
– Очень смешно! – еще больше надулась дочка. – Дядя Миша, я что, по-вашему, ясельник в памперсах?
– Вроде нет, хотя надо проверить наличие памперсов, – Михаил удивленно посмотрел на меня, кивнув в сторону Ники.
Я пожала плечами – объяснить поведение своей дочери я тоже не могла. С утра вроде все было в порядке, она возбужденно щебетала, предвкушая приключение, и вдруг – замолчала, посерьезнела. Нервничает.
Причем началось это недавно, практически совпав с появлением Михаила.
Мы уже вышли из ворот и свернули за угол, направляясь к дороге, ведущей в Аланию.
Я придержала дочку за руку, подняла ее личико и внимательно посмотрела в глаза:
– Ника, что происходит? Что-то не так?
– Не знаю, мамсик, – тяжело вздохнула девочка и поежилась. – Мне просто холодно вдруг стало, зябко как-то. Словно там, – махнула она рукой в сторону Алании, – снег идет.
– Холодно? – озадачился Михаил. – Так с утра уже двадцать пять градусов, разве это холодно? Может, ты заболела?
– Погоди-ка, – я прикоснулась губами к лобику Ники – все нормально, температуры нет. – Да вроде непохоже. Слушай, – я повернулась к гиду и извиняюще улыбнулась: – Мы, наверное, сегодня все же не поедем, ты не мог бы позвонить Мехди и все отменить?
– Поедем! – закричала Ника, упрямо сжав кулачки. – Нас Лхара ждет, я обещала!
– Но ты же…
– Со мной все в порядке! Ну холодно, ну и что!
– Девочки, не ссорьтесь, – улыбнулся Михаил. – Вон машина Мехди, сейчас сами с ним все и решите.
В конце пустой в этот ранний час улочки, зажатой с двух сторон высокими ограждениями отелей, появился белый «Рено Меган». За рулем сидел кто-то черноусый и приветственно махал рукой, но толком разглядеть лицо водителя не удавалось – слепило солнце.
Мы подошли к остановившемуся автомобилю, Миша открыл переднюю дверцу и весело гаркнул:
– Мерхаба, Мехди!
Потом вдруг замер и резко подался назад, сдавленно крича:
– Уходите! Это не Мехди! Бегите обратно, к отелю!
Да мы бы с радостью, но нас не пустил тот самый холод.
Леденящая струя какого-то газа.
«Если брызжет в морду газ, значит, гад напал на вас».
Примета. Народная. Проверенная. Причем лично и неоднократно.
И каждый раз возвращение в реальность могло смело номинироваться на премию «Мерзость года». Казалось бы – куда гаже, чем в прошлый раз? Но тогда мои похитители, боясь за обивку, хоть изредка останавливали машину (см. роман Анны Ольховской «Лети, звезда, на небеса»), любезно разрешая мне изучать растительность вблизи. Правда, растительность особого восторга от знакомства с содержимым моего желудка явно не испытывала.
Но теперь я в очередной раз убедилась, что нет предела совершенству, даже если совершенствуется мерзость.
Ни одного, даже самого слабенького, проблеска позитивчика. Тошнота с радостным гиканьем носилась вверх-вниз по пищеводу, заставляя его корчиться в мучительных спазмах, плаксиво хныкало сердце, жалуясь на ваву, голова… хотелось бы сказать, что раскалывалась, но, судя по ощущениям, она уже давно раскололась, и сейчас толпа жадных термитов в темпе выгрызает мне мозг. Причем делает это ужасно шумно, аж уши закладывает.